Наемник

— Если я мешаю — уйду.

Шевелиться было лень, хотелось закрыть глаза, подставить лицо ветру и сидеть так. Хотя бы пока не вернутся силы для того, чтобы снова двигаться. Но досаждать своим присутствием парню, которому и так несладко, тоже незачем. Что, в поле места мало, что ли?

— Нет. Простите, если я невежлив. Просто невыносимо сидеть так и ждать… Как в приюте. В последний день недели собирали всех и секли провинившихся. И никогда не говорили заранее, кого именно. Никто не знал, обойдется ли, или какую-то вину найдут. Обычно находили. Знаешь, что, скорее всего, не обойдется, но стоишь, смотришь, как порют других, и надеешься, что в этот раз… Если бы я рос там с рождения, может, и привык бы, а так…

Он поднял голову.

— Прошу прощения. Мне не пристало ныть и пытаться избежать заслуженного наказания.

— Да сколько угодно, — пожал плечами Эрик. — Я же не твой господин. И не собираюсь никому рассказывать. Ты не подкидыш?

— Мама умерла родами, когда мне было девять. Ребенок, который ее убил, тоже не выжил.

— О твоем отце, полагаю, спрашивать незачем.

Был бы жив отец — парень бы в приюте не оказался. Или хотя бы вспомнил о нем сейчас. И едва ли женщина была добропорядочной вдовой, вышедшей замуж второй раз: тогда наверняка нашлись бы родичи ее или первого мужа, готовые приютить сироту. Девять — уже большой по меркам простонародья, это уже помощник, а скоро совсем вырастет, будет кому в старости кормить. Гулящая девка? Скорее всего…

Бруни хмыкнул.

— Правильно полагаете.

— А братья-сестры?

— Ничего о них не знаю.

Эрик не стал спрашивать, почему дети оказались не в одном приюте, или почему Бруни не искал родню. Наверняка тот вскоре пожалеет о сегодняшней откровенности, так что незачем выпытывать лишнее. Да и что изменят расспросы? Помогут найти утерянную родню? Ой, вряд ли. Да и нужно ли искать? Едва ли парень обрадуется, если ему на голову свалятся чуть подросшие единоутробные браться или сестры. Которых, к слову, надо как-то содержать и воспитывать. И господин их точно прогонит, замок — не приют…

Бруни огляделся.

— Скорее бы… — Он осекся, глядя на подходящего Хаука. Вскочил, поклонившись.

Эрик остался сидеть, как сидел.

— Я был неправ и приношу свои извинения, — сказал Хаук, глядя на Эрика сверху вниз. — И спасибо, что удержал от непоправимого: я бы не остановился, пока не убил, и это было бы… бесчестно. Останься.

Эрик, поднявшись, поклонился в ответ.

— Что до тебя. — Хаук повернулся к оруженосцу, все еще не поднимавшему глаз. — В гибели Гарди не могло быть твоей вины. Мне следовало бы подумать о том, что он куда старше и опытнее тебя, прежде чем решить, что ты подвел и его. — Он вздохнул и продолжил. — Рана Аделы — на твоей совести. Но Стиг, который все видел, уверяет, что происшедшее было случайностью. Ты отступил, уворачиваясь от меча… хотя Ингрид говорит, что она на твоем месте парировала бы. Я тоже не отступил бы, зная, что у меня за спиной женщина. Но первый бой — есть первый бой.

— Я не хотел подводить вас, господин.

— Оставляя вас за спиной, я полагался на Гарди, не на вас со Стигом. И мне следовало вспомнить об этом до того, как… — Было заметно, что эти слова дались Хауку с явным трудом.

Он помолчал.

— И, самое главное, госпожа просила о милосердии. И потому будем считать, что ты получил наказание за то, что оплошал. Хотя, как я вижу, одаренный и тут вмешался.

Эрик пожал плечами. Глупо отрицать очевидное. Бруни молчал, опустив очи долу.

— Благодари господина Эрика, что удержал мою руку. Госпожу Ингрид и Стига, которые просили за тебя. И особенно — госпожу Аделу.

Бруни молча поклонился.

Хаук кивнул. Перевел взгляд на Эрика.

— Можешь посмотреть, все ли правильно сделала Ингрид?

— Да, конечно.

— Сходи к кухонному костру, пусть покормят, тебя не было со всеми. И возвращайся. А потом будем прощаться с мертвыми. Хотя тебе едва ли есть по кому скорбеть.

Он развернулся и зашагал прочь.

— Надо бы радоваться, — еле слышно произнес Бруни. — А словно мордой в лужу сунули, как щенка.

Эрик усмехнулся.

— Еще пожалей, что мало досталось.

— Я не просил о снисхождении. А сейчас получается, будто я не стою того, чтобы меня принимали всерьез.

Эрик не стал говорить, что человеку вроде Хаука трудно воспринимать всерьез и его: слишком много лет разделяло их. Он считал, что успел кое-что повидать, но рядом с Хауком был таким же мальчишкой, каким в сравнении с ним самим казался оруженосец. Что ж теперь — из кожи лезть, пытаясь доказать, будто чего-то стоишь?

Перед тем, как отправиться к кухонному костру, Эрик проведал Аделу: следовало убедиться, что Ингрид все сделала правильно. Впрочем, а чего там не сделать — свежая рана, не успевшая загноиться. Это вам не тусветные твари.