Нагие и мёртвые

 С какой же все-таки целью генерал пригласил его? Внезапно Хирн почувствовал что-то неладное. И за дискуссией, и за игрой в шахматы, казалось, стояла какая-то неумолимая цель, прикрытая внешним безразличием генерала. Хирна охватило необъяснимое ощущение чего-то гнетущего. В палатке, казалось, стало еще более душно.

 - Игра в шахматы, - сказал генерал, - нечто неистощимое. Это концентрированное выражение самой жизни.

 - Я бы не сказал этого, - заметил Хирн, прислушиваясь к звучанию своего собственного ясного и сильного голоса. - Что меня интересовало в шахматах и что в конечном итоге сделало эту игру для меня скучной, так это тот факт, что шахматы не имеют даже отдаленной связи с жизнью.

 - Вот как? А в чем, по-вашему, сущность войны? - спросил Каммингс.

 Снова дискуссия. На этот раз у Хирна не было никакого желания спорить, он уже устал от поучений генерала. На какой-то момент у Хирна даже появилось желание ударить Каммингса, увидеть, как его седые волосы спутаются, а изо рта потечет кровь. Это желание было сильным, но мгновенным. Оно прошло, и Хирн снова почувствовал что-то гнетущее.

 - Я не знаю, - ответил он, - но война, по-моему, это вовсе не игра в шахматы. Некоторое сходство с войной на море, пожалуй, есть. Корабли с различной огневой мощью маневрируют в открытом море, как на шахматной доске, сила, пространство и время играют там первостепенную роль, но война скорее похожа на кровавую игру в регби. Вы начинаете игру, но она никогда не развивается так, как вам хотелось бы или как вы спланировали.

 - Это более сложная борьба, но в конце концов она сводится к тому же.

 Хирн раздраженно хлопнул себя по бедру.

 - Боже мой, ведь в книге много других страниц, кроме тех, которые вы прочитали. Возьмите отделение или роту солдат. Знаете ли вы что-нибудь о том, что думают эти люди? Иногда я просто удивляюсь, как вы можете брать на себя ответственность, посылая их на какое-нибудь дело. Ведь от этого просто можно сойти с ума.

 - - Это как раз то, в чем вы всегда ошибаетесь, Роберт. В армии всякая мысль об индивидуальности, о личности - это не что иное, как помеха. Разница между отдельными людьми какого-нибудь подразделения, конечно, существует, но эти люди всегда и неизбежно взаимно дополняют или нейтрализуют друг друга, и вам остается оценивать только само подразделение: эта рота хорошая, а эта плохая, она годится или не годится для выполнения такой-то задачи. Я привожу все к общему знаменателю и оцениваю крупные массы людей.

 - Вы находитесь так высоко, что вообще ничего не видите, а ведь моральное состояние войск имеет первостепенное значение для принятия тех или иных решений.

 - Тем не менее мы принимаем решения, и они оказываются правильными или ошибочными.

 Было что-то ужасное в подобном разговоре в то время, когда там, на фронте, в пулеметных гнездах сидели солдаты и им было страшно. Голос у Хирна стал пронзительный, как будто этот страх передался теперь и ему.

 - Как вы можете принимать решения? Подчиненные вам люди не были в Америке уже полтора года. На чем вы строите свои расчеты, когда решаете, что лучше пусть будет убито столько-то человек, а остальные скорее вернутся домой или что они все должны остаться здесь и погибнуть, а их жены пусть изменяют им? На каком основании вы все это решаете?

 - Ответ очень прост: меня это совершенно не интересует. - Генерал снова провел пальцами по подбородку. После короткой паузы он продолжал: - А в чем дело, Хирн? Я и не знал, что вы женаты.

 - Я не женат.

 - А что же, у вас осталась там любимая девушка, которая уже успела забыть вас?

 - Нет, у меня нет никаких привязанностей.

 - Тогда почему вас беспокоят измены жен? Пусть изменяют, у них это в крови.

 - Это что, из личного опыта, сэр? - спросил Хирн ехидно и несколько удивляясь своей наглости.

 Хирн вспомнил, что генерал женат, и сразу же пожалел о сказанном. Он узнал об этом от одного из офицеров, сам же генерал никогда не упоминал этого.

 - Может быть, и из личного, вполне возможно, - сказал генерал внезапно изменившимся голосом. - Я хотел бы напомнить вам, Роберт, что вольности, которые вы себе позволяете, пока не выходили за пределы моего терпения, но в данном случае, я полагаю, вы зашли слишком далеко.

 - Виноват, сэр.

 - Вы могли бы и помолчать, Роберт.

 Хирн наблюдал за лицом генерала. Его взгляд был устремлен в одну точку, как будто он поддерживал им что-то в десяти дюймах впереди лица. На подбородке у самых уголков рта появилось два белых пятна.

 - Правда, Роберт, состоит в том... что моя жена неверна мне.

 - О-о...

 - Она сделала почти все возможное, чтобы унизить меня.

 Сначала Хирн удивился, потом почувствовал возмущение. В голосе Каммингса появились нотки жалости к себе. Хирн редко встречал людей, которые вот так бы просто рассказывали о таких вещах другим. Очевидно, в нем уживались два разных человека.

 - Мне очень жаль, сэр, - пробормотал он наконец.

 Пламя в керосиновой лампе Колмана потускнело и запрыгало, освещая палатку длинными дрожащими лучами.