Найден, жив! Записки о поисковом отряде «Лиза Алерт»

– Я тоже, – сквозь зубы говорит Сергей, глядя на карту.

Мы прекрасно понимаем друг друга: мы готовы на что угодно, лишь бы она нашлась.

Серега дает мне простую задачу, я прощаюсь с ним, потому что он скоро уезжает, передавая координаторство Марине и Ромео, иду получать группу и оборудование, и мы с моей «лисой» выходим в лес.

«Лиса» у меня такая: наша Таня, три местных, парень из Нижнего и эмчеэсовец на своей волне. Смотрят они на меня кисло: пока я разбиралась с моделью навигатора, которую держу в руках в первый раз в жизни, мой авторитет упал ниже уровня моря. Строимся, выходим на задачу, и хотя я объяснила, как надо ходить в «лисе», все сразу же начинают идти так, как им представляется правильным. Строимся снова, выравниваемся – через три минуты тот же результат. Строимся еще раз, я объясняю, почему идти надо именно так, а не по-другому, результат чуть более продолжительный, но все равно так себе. Тогда я рявкаю:

– А вам принципиально ходить не так, как я говорю, а по-другому?

Теперь мы идем на троечку, конечно, но все-таки сносно, а я вдруг понимаю, что независимо от возраста и статуса тех, кто в «лисе», мне необходимо быть с ними на ты.

Наша задача – пройти дорогу, крича имя девочки каждые 50 метров, проверить странную постройку, которую «видел» коптер, просмотреть заброшенную деревню, наклеить ориентировки, опросить местных.

Постройка оказывается чем-то типа беседки с куполом наверху, в которой лежит плоский камень и стоят иконки: здесь молился Серафим Саровский. Мы тщательно осматриваем место: оставляют ли тут еду и есть ли от нее обертки? Осматриваем песок, и я сразу вижу четкий след детских пальчиков – ребенок, собрав пальцы вместе, водил ими по песку. Нас всех прошибает, и мы, свешиваясь с поручней, чтобы не затоптать следы, смотрим, фотографируем. Находим такие же следы вокруг камня. Здесь бывают люди, могут приходить и с детьми, но на всякий случай мы все это, естественно, фиксируем.

Уже в вечернем тумане выходим в полузаброшенную деревню и осматриваем дома.

Есть ли что-то более жуткое, чем ориентировка на пропавшего ребенка, наклеенная на наглухо заколоченный ставень заброшенного дома? Это как страшный сон, как кадр из фильма ужасов – в этой закатной, кладбищенской тишине, окрашенной в серо-блеклые цвета туманом, вдруг смотрит яркое детское лицо в красной рамке.

Я не могу на это смотреть и не могу оторвать глаз.

Мы уходим.

Нас никак не эвакуируют с задачи, но мы залезаем на груду сваленных бревен – кто куда – и смотрим на закат, болтаем, фотографируем. Закат фантастически красивый. Тишина, глушь.

Подтягиваются местные, рассказывают, делятся фантастическими версиями о похищении девочки, связывают ее историю с другими.

– Жены-то у нас не спят ночами, плачут, – говорят они.

И эта мелкая деталь – тоже о масштабе сопереживания. В окрестных деревнях и селах не только следят за этой историей, но впустили ее в себя.

Нам надоедает ждать, и мы идем в темноте пешком по дороге к штабу, освещая себе путь фонарями.

Услышав наши голоса и увидев фонари, в следующей деревне к нам на дорогу выходит еще местный мужчина, мы немного болтаем. У него родственник как раз возит из штаба народ на задачи и с задач. Он в курсе всего. Все в курсе всего, и не знакомые друг другу люди останавливаются и говорят друг с другом, и говорят так, будто давно знакомы и обсуждают что-то недоговоренное вчера, самую важную сейчас для них тему.

Когда мы около 22 часов наконец оказываемся в штабе, я договариваюсь с местными ребятами из моей «лисы», чтобы меня докинули до гостиницы: нам выделили 15 номеров, и после двух ночей с суммарным количеством сна 3,5 часа мне необходимо туда уехать уже с медицинской точки зрения.

Мы едим, я обещаю выйти через пять минут, иду в штаб и собираю свой нехитрый скарб – спальник и рюкзак, вяло машу всем рукой, прошу звонить, «если что», и выкатываюсь на улицу. Там я с кем-то зацепляюсь языком и вдруг краем глаза вижу, как кто-то из наших в оранжевом стремительно бежит в штаб.

На поиске это может означать только одно.

Я бросаю, где стояла, рюкзак и спальник и бегу за ним.

– Сказали… найдена… живая… везут!

Меня подхватывают под руку, и мы мчим к штабу поисково-спасательной группы «Рысь», где стоит скорая с надписью «Медицина катастроф». Вокруг скорой толпа, дверь кареты настежь открыта, свет вовсю горит, медики стоят на подножке, все смотрят в одну сторону.

– Не кричите! Не хлопайте – вы ее напугаете! – громко командует кто-то.

Все затихают. Я ввинчиваюсь в толпу и тоже замираю.