Наизнанку

Если ее реакцию мне приходилось только наблюдать, то собственное внутреннее состояние мне приходится переживать. Сердце замедлило свое биение, словно в любую минуту было готово вообще остановиться. Как только она закрыла лицо, я испытал что-то очень схожее с чувством разочарования, словно кто-то украл солнце… Я, конечно, привык к пристальному вниманию женщин, но то, что я ощутил в данный момент, было для меня в новинку. Я ощущал себя как на витрине… И мне хотелось, чтобы выбрали именно меня…

— О-о-ох, — тихий стон вырвался из ее ротика. Яна вздрогнула, осознав, что я слышал это. Она пошатнулась, но выставила руку, схватившись за хромированную дверную ручку. Ну же? Скажи хоть что-нибудь… Пройдись по мне острием своего язычка. Давай! Но она продолжала молчать, крепко сжимая ручку двери.

— Ты до сих пор уверена, что не хочешь Семена? — прошептал я, снова завязывая полотенце.

— Кролик? Ты тут не впервой, приготовь что-нибудь перекусить? — крик Моисея доносился из столовой.

Яна просочилась в дверь, как можно сильнее вжимаясь в дверной косяк, чтобы не прислониться ко мне. При этом она дважды облизала свои губы и продолжала пялиться на меня, как на самого горячего стриптизера. Я сжалился и сделал шаг назад, захлопывая дверь. Заноза скрылась в кухне, захлопнув за собой дверь. Не мог сдержать улыбку. Просто не мог. Поправив пошатнувшуюся картину, пошел искать нежданного гостя.

— Чем обязан? — Моисей рассматривал бутылки спиртного, стоящие в стеклянном баре, а я поспешил скрыться в спальне, чтобы Моисей не увидел то, что не могло быть скрытым тонкой тканью полотенца.

— Янка уперлась и отказывается от охраны. Поэтому вот, привез ее в универ.

— Да, упрямства ей не занимать, — натянув футболку и джинсы, вышел к Моисею, который уже сидел на диване, смакуя коньяк.

— Знаешь, а ведь я вчера впервые посмотрел на своих «быков», как на людей. Я даже не понял, когда заметил тусняк у сторожевого домика. Выхожу, а там сплошные молодые люди в джинсах и пуловерах, да мужчины в строгих костюмах.

— Моисей, это только начало. Если ты хочешь прикрытую спину, надежную опору, поддержку, и, не дай бог, если доведется снова искать свою дочь, то ты первым делом обратишься к своим людям, а не к совершенно незнакомому дяденьке, — я закурил и сел в кресло у открытой створки балкона.

— Хорошо поёшь.

— Я не пою, а говорю, то, что знаю, — взгляд упал на папку, которую вчера передал мне Бояра. Что может заставить человека задуматься о своем окружении? — Держи!

Моисей вздернул бровь, но все же протянул руку к довольно толстой папке.

— Что это?

— Считай, что это дневник, где проставлены оценки твоих парней. А учителя в основном при погонах! — хотелось взвыть оттого, что не успел выпить кофе, а кухня была оккупирована врагами.

Черт! Оставив раскрасневшегося Моисея, вышел в коридор. Просто, чтобы убедиться, что дверь закрыта. Но нет. Черный паркет был словно разрезан небольшой полоской света. Черт! Что я делаю? Подсматриваю? Причем, в собственной квартире! Что происходит? Внутренний голос мог орать сколько угодно, но ноги сами несли меня по темному коридору к двери. До ушей стало долетать тихое пение. Прижавшись к противоположной стене, я был скрыт тенью, но при этом в приоткрытую дверь мне отлично была видна левая часть кухни. Яна варила кофе, сидя на черной мраморной столешнице. Она уронила голову на стеклянный шкаф и тихо пела. Даже не пела, а что-то бормотала, подняв голову к потолку. Сегодня на ней был белоснежный хлопковый сарафан, который сейчас задрался слишком высоко, открывая моему взору больше, чем стоило. Определенно. Надо уходить… Пора… Иди! Уходи!

Я чувствовал, как мое тело покинули совесть, сила воли, внутренний голос…. Да, они сейчас определенно лишние. Чао! Хорошо, что остались глаза. А они не могли уйти, потому что в данный момент скользили по смуглой коже шеи, чуть вернулись, чтобы пройтись по слегка угловатым скулам, задержаться на ямочке на подбородке, потом скатиться по тонкой шее. Посчитать родинки на ключице, которые образовывали треугольник, от глубокой ложбинки у шеи сначала скатиться по одной руке, потом вернуться и проскользить по другой. Левая рука теребила край задравшегося сарафана, то поднимая его, то снова опуская. Я видел белое кружево ее белья, кончики пальцев стало пощипывать от нежности ткани. А глаза продолжали двигаться….

Яна скрестила ноги в щиколотках. Утренние лучики играли на ее ногах, кожа которых сверкала, будто бронзовая. Розовые пяточки, маленькие пальчики и аккуратные ноготки с вишневым лаком. Я уронил голову, ударившись затылком о декоративный камень, украшавший бетонную стену. Она так органично смотрелась на моей мужской кухне. Черный пол, столешница, матово-черные фасады, стеклянные витрины с бокалами и алкоголем. На столешнице стояли хромированные кофемашина и соковыжималка. И среди грубого и холодного металла, черного глянца, строгого стекла, нежная Янка смотрелась, как влитая…