Наказание в награду

Ясмина заперла входную дверь. Она услышала, как наверху муж прошел в ванную и открыл воду. И почти сразу же закрыл ее – времени должно было хватить лишь на то, чтобы наполнить стакан, который он всегда держал рядом с краном с холодной водой. Она бросилась вверх по ступенькам, отлично зная, что он собирается сделать, но поклялась себе, что именно сейчас не допустит этого. Им необходимо поговорить.

Она опоздала. Ему удалось раздобыть где-то свою отраву, и как раз в этот момент он вытряс на ладонь две таблетки.

С криком «Поговори со мной!» она выбила их у него с ладони.

Никакой реакции не последовало. Муж просто вытряс еще две таблетки. Его рука сжалась в кулак, да так сильно, что Ясмина сразу поняла, что не сможет отобрать их у него.

– Наговорились уже, – сказал Тимоти. Затем поднес руку ко рту, проглотил таблетки и вышел.

Ясмина прошла за ним в спальню.

– Ты зачем это делаешь? – разрыдалась она. – Одна дочь умерла, вторую изнасиловали, а третья боится вернуться домой – и вот что ты делаешь! Я пришла к тебе. Я прошу тебя. Ты мне нужен. Ты всем нам нужен – и это твой ответ?

Тимоти ничего не ответил. Он молчал, будто хотел, чтобы она услышала саму себя. Чего не могло произойти в принципе, потому что произнесенное слово мгновенно исчезает. Это обычная проблема со словами, сказанными вслух.

– Ты думаешь, что все это, – Тимоти сделал жест в сторону ванной комнаты, и Ясмина поняла, что он говорит о таблетках, – началось с Янны. Ты считаешь, что до ее болезни в семье все было прекрасно. А вот с болезнью мы справились не очень хорошо. Ее смерть, если по-твоему, сказалась на всех нас еще хуже.

– Ты же делал все возможное, чтобы просто ничего не чувствовать. Ты и сейчас ведешь себя точно так же.

– Нет, – ответил Тимоти. – Ничего такого я не делал. Но тебе так кажется, потому что в твоем понимании горевать можно только одним способом – так, как горюешь ты сама. Все, что случилось со всеми нами – с тобой, со мной, с девочками, – случилось только из-за твоей абсолютной веры в то, что ты обладаешь мистической властью над всем, что ты относишь к сторонам своей жизни. А самой важной стороной для тебя становятся люди, являющиеся ее частью, и то, что с ними происходит.

– И не стыдно тебе говорить мне такое – мне, которая всю свою жизнь посвятила…

– Ты посвятила всю свою жизнь манипуляциям близкими тебе людьми. Ты вообще не воспринимала нас как людей. Ты видела лишь то, как нами можно играть, наподобие шахматных фигур. Но понять это ты не способна, потому что если ты поймешь, то тебе придется делать то, чего ты ждешь от меня и чего я, по-твоему, не делаю, – скорбеть, чувствовать и… я не знаю – может быть, выть на луну по ночам, в ярости от того, что произошло и что вся жизнь пошла под откос.

– Что ж, ты можешь меня обвинять. И даже сделать из меня козла отпущения. Ведь так тебе будет гораздо проще бросить нас и жить наедине с самим собой.

Тимоти нахмурился. Почесал лоб. Потом побарабанил по нему пальцами.

– Яс, – сказал он, – речь не о вине. Просто так сложилось.

С этими словами Тимоти лег на кровать и повернулся к жене спиной. Через минуту он уже спал.

А она осталась с тем, с чем осталась, – со словами, из которых складывались обвинения, с обвинениями, требующими признания вины, и с виной, требующей искупления.

Ладлоу, Шропшир

Когда Линли позвонил ему утром, Раддок сразу же спросил о мальчиках.

– Вчера один из офицеров из Шрусбери заехал в участок, чтобы воспользоваться компьютером, – объяснил он. – Рассказал о том, что произошло. Я полночи пытался дозвониться до Фриманов, но они не отвечают на звонки. С мальчиками всё в порядке? С Финном всё в порядке?

– Мой сержант почти все время провела в больнице с семьей, – ответил Линли. – Я сейчас о семье Фримана. Мы хотели бы с вами поговорить.

– Боже! Но вы же не думаете, что на этих двоих напал я?

– У нас есть описание нападавшего. И у него была на то причина. По крайней мере, мы думаем, что он так считает.

– И что же это за причина?

– Вот об этом мы и хотим с вами поговорить. Нам заехать к вам? Мы это с удовольствием сделаем.

Нет. Нет. Раддок сказал, что, как и раньше, встретится с ними в участке. У него есть минут тридцать?

Линли ответил, что готов дать ему пятнадцать. Если нет, то им придется приехать к нему. Но им нужен адрес.

ПОП согласился быть на месте через пятнадцать минут. Про себя Линли отметил, что по телефону голос у него был абсолютно нормальным – он не скрывал попыток дозвониться Фриманам, спокойно говорил о мальчиках и был готов помочь.