– Вы опять ошибаетесь – мужчины ничего не понимают в женщинах. Во-первых, она маленького роста, смуглая брюнетка, глаза у нее, как щелки, походка мужская, не умеет одеваться, не носит корсета – никакого стиля. Вовторых, она не замужем, одинокая, и, хоть воображает, что она художница, и ведет себя, как богема, она не может бывать в обществе без компаньонки или без кого-нибудь, как вы этого не понимаете? Сущий вздор!
– Однако, – не сдавался Уайлз, – она имеет какое-то влияние: судья Мэсон и сенатор Пибоди только о ней и говорят, а Динвидди из Виргинии на днях показывал ей
Капитолий.
Миссис Гопкинсон улыбнулась:
– Мэсон и Пибоди стремятся прослыть меценатами, а
Динвидди хотел уколоть меня!
– Но ведь Тэтчер не дурак.
– А разве Тэтчер влюбчив? – неожиданно спросила миссис Гопкинсон.
– Едва ли, – ответил Уайлз. – Он делает вид, будто по горло занят, и всецело посвятил себя этому руднику, но не думаю, чтобы даже вы. . – Он замолчал, иронически улыбаясь.
– Ну вот, вы опять меня не понимаете, и, что еще хуже, вы ничего не понимаете в деле. Тэтчеру она нравится, потому что он не видел никого другого. Подождите, пока он приедет в Вашингтон и получит возможность сравнивать.
– Она бросила откровенный взгляд в зеркало, перед которым и оставил ее Уайлз, отвесив иронический поклон.
Мистер Гэшуилер был не менее уверен в счастливом исходе дела в Конгрессе.
– До конца сессии осталось несколько дней. Мы устроим так, чтобы наше дело выслушали и решили в экстренном порядке, пока этот Тэтчер еще не знает, что предпринять.
– Если это можно сделать, пока он сюда не приехал, –
сказал Уайлз, – то успех почти обеспечен. Он опаздывает на два дня, а можно было устроить и так, чтоб он задержался подольше.
Тут мистер Уайлз вздохнул: что, если бы несчастный случай с дилижансом произошел в горах и дилижанс скатился бы в пропасть? Сколько драгоценного времени было бы сэкономлено, и в успехе можно было бы тогда не сомневаться. Но убийство не входило в обязанности мистера
Уайлза как ходатая по делам, по крайней мере он не был уверен, можно ли поставить его в счет.
– Нам нечего бояться, сэр, – заключил мистер Гэшуилер, – дело теперь находится в руках верховного собрания нашей страны. Оно будет решено, сэр, беспристрастно и справедливо. Я уже набросал некоторые замечания.
– Между прочим, – перебил его весьма некстати Уайлз,
– где этот ваш молодой человек, ваш личный секретарь
Доббс?
Член Конгресса на мгновение смутился.
– Его здесь нет. И я должен сказать вам, что вы ошибаетесь, приписывая это звание Доббсу. Я никогда не поручал своих дел постороннему лицу.
– Но вы представили его мне как вашего секретаря?
– Просто почетное звание, которое ничего не значит.
Правда, я, может быть, хотел доверить ему этот пост. Но я обманулся в нем, сэр. Это, к сожалению, случается нередко, когда человек во мне одерживает верх над сенатором.
Я ввел мистера Доббса в общество, а он употребил во зло мое доверие. Он наделал долгов, сэр. Его расточительность была беспредельна, честолюбие не знало границ – и все это, сэр, без гроша в кармане. Я ссужал ему время от времени некоторые суммы под обеспечение тех бумаг, которые вы так великодушно подарили Доббсу за его услугу.
Но все это было растрачено. И что же, сэр? Такова человеческая неблагодарность – его семья недавно обратилась ко мне за помощью. Я понял, что тут необходима строгость,
– и отказал. Ради его семьи я не хотел было ничего говорить, но я не досчитываюсь некоторых книг в своей библиотеке. На другой день после его ухода пропали два тома протоколов Патентного бюро и Синяя книга Конгресса, купленные мною в тот день на Пенсильвания-авеню, – да, пропали! Мне пришлось порядком похлопотать, чтоб эта история не попала в газеты!
Так как мистер Уайлз уже слышал эту историю от знакомых Гэшуилера с более или менее бесцеремонными комментариями относительно бережливости почтенного законодателя, он не мог не подумать, что хлопотать, вероятно, пришлось немало. Но он только устремил свой злобный глаз на Гэшуилера и сказал:
– Так он уехал, а?
– Да.
– И вы себе создали в нем врага? Плохо.
Мистер Гэшуилер постарался принять достойный и независимый вид, однако что-то в тоне гостя его встревожило.
– Я говорю: плохо, если так. Послушайте. Перед отъездом сюда я нашел в той гостинице, где он жил, сундук, задержанный хозяином за долги. В нем оказались ваши письма и составленные Доббсом записки, которым, помоему, следует находиться у вас. Назвавшись другом Доббса, я выкупил сундук, заплатив по его счету, и захватил с собой самые ценные бумаги.
С каждым словом Уайлза лицо Гэшуилера апоплексически наливалось кровью, и наконец он пролепетал:
– Так, значит, сундук у вас и бумаги тоже?
– К несчастью, нет, это-то и плохо.
– Боже правый! Что же вы с ним сделали?
– Я потерял их где-то по дороге.
Мистер Гэшуилер на несколько минут лишился языка, и лицо его становилось то багровым от ярости, то мертвенно-бледным от страха. Потом он произнес хриплым голосом:
– Все эти бумаги подложные, черт бы их взял, все до одной!