Мало-помалу двух первооткрывателей Больших Киноварных залежей забыли в поселке Ангела, не помнили о них и в Калаверасе. Спустя пять лет даже имена их стерлись из памяти, спустя семь – переименован был и поселок, где они когда-то жили, спустя десять – город, в который превратился поселок, был полностью перенесен на склоны горы, и труба рудоплавильного завода, тускло мерцая, по ночам отбрасывала мертвенный свет туда, где когда-то стояла хижина Джонсона, а днем отравляла ядовитым дыханием воздух, пропитанный смолистым запахом сосен. «Мэншн-Хауз» – и тот был снесен, и уингдэмский дилижанс изменил проезжей дороге, выбрав более короткий путь через Ртутный город. И лишь Дедвудская гора, как и встарь, вонзала свой обнаженный гребень в ясное голубое небо, и, как и встарь, у ее подножия неутомимая, неугомонная река Станислав, плещась и что-то нашептывая, бежала к морю.
Над Атлантикой лениво занималось знойное летнее утро. У ветра недоставало сил разогнать сгустившиеся над морем испарения, но сквозь колышущуюся туманную завесу просвечивало фиолетовое небо с проступившими уже на нем тускло-красными полосами, которые, все ярче пламенея, закрасили наконец звезды. Вскоре коричневые утесы Грейпорта порозовели, а вслед за тем расцветилась и вся пепельная полоса пустынного побережья, и один за другим стали гаснуть огни маяка. Потом сотни невидимых прежде парусов выступили из неясной дали и устремились к берегу. Настало утро, и некоторые избранные представители грейпортского высшего общества, которые так еще и не ложились, нашли, что им время идти спать.
Солнце, все больше разгораясь, охватило пожаром и набегающие одна на другую красные крыши живописного дома у песчаной отмели, из открытых, с частыми переплетами окон и с освещенной веранды которого всю ночь лились на берег свет и музыка. Солнце сверкало по всей широкой стеклянной поверхности оранжереи, выходившей на изящную лужайку, где ночью в неподвижном воздухе под полной луной, смешиваясь, как бы застывали запахи моря и суши. Но солнечные лучи вызвали переполох на увешанной разноцветными фонариками длинной веранде и вспугнули группу дам и кавалеров, вышедших из гостиной полюбоваться на восход. Солнце было так беспощадно, так, можно сказать, правдиво, что, когда прекрасная и несравненная мисс Джилифлауэр, отъехав в карете от дома, посмотрела на свое отражение в овальном зеркале, она проворно опустила шторки и, откинув самые белоснежные во всем Грейпорте плечи на алые подушки, тут же заснула.
– На что мы все похожи! Роз, дорогая, ты выглядишь почти интеллектуальной, – сказала Бланш Мастермен.
– Надеюсь, что нет, – простодушно ответила Роз. –
Восходы солнца такое испытание для нас! Посмотрите, как это освещение обесцветило волосы да и всю миссис
Браун-Робинсон.
– Ангелы, – проговорил граф де Нюга, почтительным жестом указав на небо, – должно быть, не одобряют эту игру небес, которая пагубно отражается на их туалетах.
– Ну, в белом они ничем не рискуют, если только не позируют художникам в Венеции, – заметила Бланш. – А
какой свежий вид у мистера Айлингтона! Право, это вовсе не лестно для нас.
– Думаю, солнце просто не видит во мне соперника, –
скромно ответил молодой человек. – К тому же, – добавил он, – я долго жил под открытым небом и могу обходиться почти без сна.
– Это восхитительно! – мягким восторженным голосом воскликнула миссис Браун-Робинсон, в которой опасно сочетались пылкость и чувствительность шестнадцатилетней девочки и жизненный опыт женщины тридцати двух лет. – Нет, это просто восхитительно! Какие, наверное, восходы вы видели и в каких диких, романтичных краях!
Как я завидую вам! Мой племянник, который учился с вами, часто пересказывал мне прелестные истории о ваших приключениях. Расскажите нам сейчас хоть одну! Ну пожалуйста! Но как, вероятно, наскучили вам и мы и вся эта искусственная жизнь здесь, такая ужасно, ужасно искусственная, не правда ли? – Переходя на доверительный шепот. – Ну разве может все это сравниться с теми днями, когда вы бродили по Великому Западу вместе с индейцами, бизонами и гризли? Вам ведь, конечно, попадались там гризли и бизоны?
– Ну, разумеется, дорогая, – с легким раздражением проговорила Бланш, набрасывая плащ на плечи и беря под руку свою спутницу. – В младенчестве его баюкал бизон, а гризли он гордо именует товарищем своих детских игр.
Пойдемте, я вам все расскажу об этом. Как мило с вашей стороны, – добавила она вполголоса Айлингтону, когда он подсаживал ее в карету, – как это мило с вашей стороны быть похожим на всех этих диких животных и не сознавать своей силы. При вашем опыте и нашей доверчивости, подумать только, какие истории вы могли бы нам нарассказать! А вы, как я вижу, собираетесь на прогулку? Тогда спокойной ночи!
Узкая затянутая в перчатку ручка непринужденно протянулась к нему из окна кареты, которая тут же отъехала.
– Не упускает ли Айлингтон здесь свой шанс? – проговорил на веранде капитан Мервин.