Налог на убийство (сборник)

Токмаков доложился шефу и открыл свой кабинет – пустой, холодный, еще не обжитой. Снял куртку, положил на стол папку с бумагами. Закурил, и, пока был запал, написал справку о встрече с агентом Токаревым.

Не беда, что такого агента в натуре не существовало. Он исправно получал премиальные за важную информацию, компенсацию за особые мероприятия, а со временем стал держателем конспиративной квартиры, что еще больше укрепило его материальное положение.

Но дело было не в деньгах, хотя… и в них тоже; чем брать взятки, лучше позаимствовать средства на оперативные расходы у родного государства, которое от этого не обеднеет, Главное же, этого агента с его ценнейшей информацией было невозможно вычислить, а, следовательно, сдать, подвести под монастырь, и вообще как либо навредить, что иногда случалось с настоящими живыми агентами.

Это был универсальный агент, кочевавший вместе с Токмаковым из отдела в отдел, осведомленный обо всем, что происходило в городе, или, во всяком случае, вокруг Токмакова.

И сейчас Вадим доверил никогда не подводившему Токареву информацию Маши Груздевой и Дим Димыча Сулевы об установке СГН. Это был первый шаг к подборке материалов, которая станет потом делом оперативного учета, которое перерастет потом в дело уголовное.

В разгар этой работы в кабинет заглянул всегда невозмутимый Пиккель:

– Вадим, к тебе пришли.

– Сегодня я вроде никого не вызывал, – сказал Токмаков, машинально переворачивая листок с откровениями агента Токарева.

– А я никогда и не жду приглашения, – услышал Токмаков смутно знакомый голос. В проеме двери появилась крепкая фигура, и в следующую секунду новоиспеченный замначальника отдела понял, что в Федеральной пограничной службе информация поставлена лучше, чем в его доблестной конторе.

Токмаков должен был первым вычислить этого визитера. Некоторым извинением могло послужить лишь то, что теперь Вадим – канцелярская крыса, воюющая в основном авторучкой на бумаге.

Как показывает практика, иногда это оружие посильнее пистолета. И даже двадцатимиллиметрового «семичлена», проходящего обкатку в Чечне.

Но самое эффективное оружие в наше время – телевидение. Поднимаясь навстречу незваному гостю, Токмаков вспомнил о пропавшей кассете.

О Маше он вообще не забывал. Особенно теперь, когда она была в одном с ним городе, близко, рядом…

Такая доступная. Такая недосягаемая…

2. Генералы вышли на «гоп-стоп»?

В то же самое предвечернее время Маша Груздева входила в палату Дим Димыча с пластиковым мешком разнообразных даров – природы и директора телеканала Левы Кизима. Среди даров последнего особенное оживление болящего вызвала бутылка виски «Джеймессон».

– Между прочим, виски мне велено передать твоему лечащему врачу. А тебе пламенный привет и все остальное.

– А если с точностью до наоборот? Как мы всегда поступаем с ценными указаниями любимого папика.

Маша думала недолго.

– Разве я могу тебе в чем-нибудь отказать, мой добрый старый друг? Тем более, сейчас. Приказывай, я повинуюсь.

Дим Димыч сделал страшные глаза и приложил палец к губам. Но Маша не поняла и продолжала:

– Может быть, послать кого-нибудь за пивом?

Вдруг из-за ширмы, стоявшей в углу, раздался грозный клекот и выдвинулся могучий бюст. Маша успела подумать, что в древности такие прелести украшали форштевни боевых кораблей. В следующую секунду появился и весь корпус, габаритами бывший под стать носовому украшению, и «фрегат» дал залп всем бортом:

– Ах, ты, прошмандовка! Тебе с молодняком сопли жевать и Земфиру слушать, а ты к солидным людям набиваешься! Ну-ка, брысь отсюда, чтобы ноги твоей не было, исполнительница желаний!

От нормальных людей профессионального журналиста отличает одна особенность. Он слышит не то, что ему говорят, а то, что хотел бы услышать. Маша не являлась исключением, уловив главное, – эта агрессивная медсестричка считает ее молодой соплюшкой! Не ахти какой комплимент, но если тебе под тридцать, а твой любимый парень не захотел тебя после стольких долгих месяцев врозь…

Короче, Маша не осадила странную особу, как полагалось бы:

– Этот солидный человек тоже любит слушать Земфиру.

– Все это в прошлом. Ясно? Теперь он будет слушать исключительно меня!

– В смысле? – недобро усмехнулась Маша, начиная заводится.

– В прямом! В самом прямом смысле, – на тон ниже сказала медсестра, ибо кто еще в белом халатике мог оказаться здесь?

Но действительность всегда богаче выдумки и любого предположения. Женщина сильной рукой подхватила стул, поставила посреди палаты, картинно опершись, и вдруг – запела.

Парень девушку любил,

Колечушко подарил.

Колечушко, сердечушко, —

Золоченый перстене-е-е-е-е-е-к!

Пораженная Маша ретировалась к дверям палаты и оттуда, из безопасного далека, спросила Сулеву:

– Что это – хирургическое отделение, или сумасшедший дом?

– Это – колоратурное сопрано, – начал Дим Димыч, но был прерван самым бесцеремонным образом: