Нам нельзя

– Смотри! – мягко скомандовал, и поддел резинку домашних штанов. Я разделся полностью и поманил ее к себе. Колючка губы облизнула, пряча взгляд – стыдливый румянец выдавал ее полностью. – Не бойся… – я подошел вплотную и взял ее ладонь: на член положил и провел вверх-вниз. Горячая волна от основания ствола к головке поднялась, растекаясь прозрачной смазкой. Кайла наконец повернулась и глаза золотистые распахнула – волнуется. Член был рядом с ней, в дюйме от ее губ, и я не выдержал, потерся о нижнюю: пухлую, мягкую. Внутри острым наслаждением отдалась короткая ласка. Только бы сдержаться, только бы не стрельнуть преждевременно.

Кайла всегда была любопытной, поэтому и сейчас проявила интерес: языком по головке пробежалась, потом в рот взяла. Все, я, кажется, в раю. Мне Колючка сосет. Отвал башки просто.

Вены на руках вздулись, мышцы пресса окаменели, в голове напряженный гул – так я боролся с желанием обхватить ее голову, задать нужный ритм, вогнать в самое горло. Нельзя. Пусть сама попробует, пусть руководит. Хорошо сосать – в жизни пригодится.

Еще минуту я продержался, затем схватил у корней и оторвал сучку-колючку от конфетки. Взгляд шальной, открытый, безрассудный, а губы влажные и припухшие. Я жестко поцеловал ее, прикусывая их, наслаждаясь нашим общим вкусом. Это пиздец как возбуждало. Интересно, внизу Кайла такая же ванильная?

Я толкнул ее на белоснежные простыни, а сам между ног устроился: трусики стянул неспешно, затем пальцем по влажным створкам провел. Она истекала соками, горячими и тягучими.

– Нравится? – спросил, раскрывая нижние губы, безошибочно розовую кнопку отыскал. Кайла кивнула только. Нет, так не пойдет. – Ты должна говорить со мной. Я хочу знать, насколько тебе хорошо… Тебе хорошо?

– Да…

– Ты часто трогаешь себя здесь? – и агрессивно провел по промежности до самого анала. Кайла стремительно краской залилась, я рассмеялся тихо. Моя ты скромница! – Отвечай.

– Время от времени, – прерывисто выдала, ловя движения моих пальцев. Я тихо рассмеялся и, собрав смазку хрустальную, провел по ее губам. Колючка моментально языком собрала свои соки и ко мне потянулась. Мне нравилось дразнить ее, впитывать в себя густое возбуждение. Скоро она будет пахнуть мной, сексом, древним грехом, а пока…

Я сдавил ее бедра и языком раскрыл складочки, клитор лизнул осторожно, прощупывая, вкус по небу катая. Кайла медом истекала. Такая отзывчивая и сексуальная. Она всю себя отдавала, робко, но беззаветно.

– Стони, – шепнул я. – Это не стыдно.

И она выгнулась дугой, сопровождая движение тихим вскриком. Скоро кончит моя страстная сводная сестричка. В мыслях это звучало пошло, но безумно эротично. Меня накрыло, когда Колючка задрожала, в волосы мне вцепилась, тихо постанывая.

Я не стал ждать, когда ее отпустит оргазм. Мне тоже закончить нужно. Член подрагивал от вожделения, головку разрывало от желания оказаться в тесном тепле. Я резко надавил на смазанный соками и слюной проход и рванулся вперед. Кайла ахнула и ногтями в плечи мне впилась. Я глухо застонал, задыхаясь от удовольствия. Узкая, обжигающая, приятно скользящая. Губы нашел вслепую и жадно языком ворвался. Навалился на тоненькую Колючку, не в силах себя контролировать: я врезался резко, входил по самые яйца, лобком о нее ударялся. Слишком возбужден, чтобы деликатничать и нежничать.

Мне сносило крышу, поэтому дольше пары минут я не смог продержаться: резко вышел и налитой головкой о мокрые складочки потерся, взрываясь ослепительным оргазмом. Спермой лобок и живот измазал – древняя метка от мужчины женщине.

Меня трясло, когда скатился с разомлевшей Кайлы, кровать даже скрипнула натужно. Я притянул Колючку к себе и лениво глаза закрыл. В сон провалился моментально. Три года меня мотало, наконец можно выдохнуть. Отбой.

Проснулся от того, что рука затекла, а нос щекотало невесомым перышком. Я убрал с лица пушистую прядку и потянулся к телефону. Шесть утра. Пора на пробежку. Это ритуал, а ими я не пренебрегаю. Осторожно вытащил руку из-под рыжей головы и повернулся на бок: она все-таки неисправимая сова, дай волю и до обеда проспит. Хорошенькая. Лохматая, со смешно приоткрытым ртом и красным пятном на скуле – отлежала – и все равно красивая.

Я вздохнул и осторожно поднялся. Буря, бушевавшая внутри еще вчера, превратилась в штиль. Впервые после моего возвращения в Монтерей я смотрел на нее ровно и спокойно. Да что там! Последние три года думал о ней и сразу заводился! Сейчас моя голова была ясной и холодной. Все, гештальт закрыт.

Утром было свежо. Я надел спортивный костюм и беговые кроссовки, заткнул уши «Скотным двором»* и побежал вдоль дороги. Океан бурлил и пенился, разбиваясь кудрявой волной о рыхлый берег. В воздухе пахло дождем и солью. Дорога пружинила под ногами, уходя за горизонт к горным хребтам.