Нам подскажет земля

В душе Бориса закипала злость. Ему захотелось сейчас же вскочить и бежать на поиски убийцы, вывернуть наизнанку всю землю, но найти того сукина сына, кто оставил сиротой маленького Егорку, кто лишил жизни хорошего советского человека — Никиту Орлова. Убийцу нельзя оставлять на свободе.

До плеча Бориса кто-то дотронулся. Это Толоконников.

— Вы узнаете его? — до обидного буднично спросил судмедэксперт.

— Да, узнаю! — почти закричал Тимонин.— Это Никита Орлов, мой фронтовой друг!.. Слышите? Мой друг! Он спас мне жизнь! У него навылет пробита грудь немецкой пулей. Вы слышите, доктор? Эта пуля предназначалась мне!..

Толоконников промолчал. Борис тяжело поднялся на ноги, тихо произнес:

— Извините, доктор...— И закурил новую папиросу. Руки у него дрожали.

- Я вас понимаю,— вздохнул Толоконников. поправляя очки.

Подошел Байдалов.

— Доктор, помогите искать гильзу.

— Хорошо,— охотно согласился Толоконников.

Тимонин бросил окурок, поправил спадавший на лоб белокурый чуб.

— И я,— сказал он.— Что делать мне?

— Прежде всего собрать свои окурки,— строго ответил Байдалов.— На месте происшествия должны быть только следы преступников и ничего больше. Чтобы нам не путаться...

— Ясно.

Из кустов раздался звонкий голос Рыбочкина:

— Товарищ капитан, скорее сюда!

Когда Байдалов подошел, Саша, показывая пальцем на след машины, стал доказывать:

— Я вам категорически заявляю, что вот здесь была прорвана покрышка. Это точно...

Подошли Гаевой, участковый уполномоченный, понятые. Сашино предположение ни у кого не вызвало возражения. След автомашины, оттиснутый на траве, упирался в остро срубленный дубовый пенек. Вокруг была вытоптана большая площадка.

— Да, здесь меняли баллон,— сказал Гаевой.

«Как же так? — подумал Байдалов.— А ведь на серой «Победе» все баллоны целы...»

— А вот и гильза! — крикнул лейтенант Гигиев.

— И у меня!.. — отозвался Толоконников.

Глава 20

СИНИЦЫН ЗЛИТСЯ

Бывает вот так в жизни: человеку уже под сорок, он давно семьей обзавелся, как говорится, солидность приобрел, а никто его ни разу по имени и отчеству не назвал. Все — Синицын, Синицын... В управлении он работает с незапамятных времен, к нему привыкли, как к вывеске, мимо которой ходят по нескольку раз в день, но не замечают, что у нее отбит угол, потрескалась и облупилась краска.

Среди своих сверстников Синицын ничем не выделялся, разве только умением подхалимничать перед сильными. Видимо, поэтому у него никогда не было друзей, он жил особняком, будто прикомандированный. Почти все ребята, с которыми он учился, после седьмого класса пошли работать — кто на нефтяные промыслы, кто на завод или на железную дорогу. Синицыну тоже не хотелось отставать, и он устроился учеником слесаря на «Красном молоте». Работа ему сразу не понравилась. С полгода походив в учениках, он ушел с завода. Долго болтался без дела. Потом явился в горком комсомола, уплатил сразу за четыре просроченных месяца членские взносы и попросил направить его в органы милиции. В горкоме дали ему путевку. Так Синицын стал помощником оперативного уполномоченного уголовного розыска. Он приобрел себе кожаную тужурку и, хотя по молодости ему наган не выдали, всегда носил на брючном ремне пустую кобуру...

С тех пор прошло двадцать лет, но выше опера Синицын не поднялся. Работа ему приелась, и выполнял он ее как по обязанности, не чувствуя душевного влечения и дыхания времени. Он твердо усвоил: в милицию просто так не вызывают, а раз человек туда попал, значит, в чем-то виноват...

У Синицына была одна характерная черта: он, как говорят охотники, умел держать нос по ветру. Создается по какому-нибудь делу оперативная группа — Синицын тут как тут. Он постарается сделать все, чтобы его включили в состав этой группы. Ведь в коллективе работать лучше: ты, скажем, ошибся, тебя поправят товарищи. У Синицына это правило звучало несколько по-иному: я не смогу, за меня сделают другие, а славу поделим поровну... Ни одна операция, особенно с выездом в горы, не обходилась без участия Синицына. На него, как правило, возлагались обязанности хозяйственника: он умел организовать хороший ночлег со всеми удобствами и обильным ужином.

Но в последнее время все труднее стало Синицыну попасть в состав опергруппы. Начальник уголовного розыска потребовал завести личные счета на каждого сотрудника, чтобы видна была доля его труда. Дважды Синицыну поручались самостоятельные дела. Оба раза он их проваливал. Выручало отточенное мастерство подхалима, которым Синицын владел в совершенстве. Не подвело оно его и с делом Вовости: Байдалов любил лесть...

— В последний раз, говоришь? — зло ухмылялся Синицын, бегая по пустому кабинету.—Врешь!.. Я тебя очень хорошо знаю. Ты еще не одну уступку мне сделаешь, выскочка! Не так-то легко от меня отделаться...

Он подбежал к дверям, проверил, заперты ли, и снова, взлохмаченный, злой, принялся ругать Байдалова:

— Ишь, тебе мои методы уже устарели. А раньше были в самый раз? Синицын тебя, сопляка, в люди вывел. Ты же у меня в стажерах ходил! А теперь стал начальником отделения и нос воротишь?