Намек. Архивный шифр

— Алексей, ты знал бы, — ответил Николай удивлённо. — Когда мне? Вечерами я в университете, по воскресеньям — только очухаться! Нет у меня интереса.

О недолгих своих знакомствах добавлять не стал. Это всё так пока, не серьёзно. Алексей ведь не о том.

— Да. Впрочем. Я не то хотел спросить.

Алексей смущённо опустил глаза.

— У тебя когда-нибудь была подруга?

Николай собрался было ответить, но Алексей выпалил:

— Я не имею в виду всякие там ухаживания. Было у тебя по-настоящему?.. Я не про любовь тоже… А чтобы по-мужски?

Лицо друга пошло красными пятнами. Николай и сам смутился. И для чего ему? Он слишком уважал Алексея Извольского, ему изначально представлялось, что Алексей Кондратьевич во всех сферах жизни более сведущ и опытен, чем он сам. Тесное общение на протяжении трёх лет давало поводы и усомниться в этом, но авторитет старшего товарища в глазах Николая не так легко было поколебать. И всё-таки: зачем же, умирая от смущения, спрашивать о чужом опыте, если имеешь собственный?

— Да.

Дав свой короткий ответ, Николай вдруг ощутил вместо неловкости оттого, что тема беседы была слишком сокровенной, хвастливую гордость.

— Это хорошо… Отчего ты не женился? — продолжал Извольский свой напряжённый допрос. — На той… с которой…

— На таких не женятся, — проговорил Николай давно обдуманное, хотя и без полной уверенности в собственной правоте.

Алексей ждал продолжения — само внимание.

— Только не подумайте худого, — добавил Николай.

Пришлось дать короткие пояснения Алексею насчёт уступчивых подружек — героинь его летних увлечений. Не хотелось, чтобы Извольский стал видеть в нём человека легкомысленного, и Николай старательно подчеркнул исследовательский характер своих похождений.

— С каждой по-разному? — растерянно резюмировал Алексей его слова. — Но что-то единое есть же? — спросил с надеждой.

Николай вдруг подумал, что вот этому молодому человеку ещё предстоит впервые испытать то, что ему самому уже знакомо. Яркий, острый, волнующий и незабываемый первый опыт у Алексея ещё впереди. Светлое чувство сродни покровительственной, благословляющей отеческой зависти шевельнулось в душе.

— Есть, — ответил он с улыбкой.

— Николай, послушай! — воскликнул Алексей, и лицо его, вернувшееся было к обычной бледности, опять покрылось багровыми пятнами. — Расскажи мне! Что нужно делать и как это всё?

Николай чувствовал, что другу жизненно необходима поддержка. Но как рассказать такое? Сам зардеешься и сгоришь от смущения! Одно дело — слышать среди ночи, как приглушённо возятся под одеялом мать с отцом и как поскрипывает под ними самодельная деревянная кровать, или увидеть случайно, как среди ржаного поля нетерпеливо льнёт друг к другу парочка, которой вовсе не положено быть вместе. Совсем другое — рассказывать о самом себе, да притом Алексею Извольскому!

— Вы что, жениться собрались, Алексей Кондратьевич?

В смятении Николай забыл нестойкую ещё привычку обращаться к другу на «ты» и без прибавления отчества. Да и тот не обратил внимания, что Николай проштрафился.

— Нет, я пока не собираюсь.

— Батюшка просватал? — предположил Николай, совсем сбитый с толку.

Что за срочность?!

— Нет-нет. Тут другое.

Молодой человек упрямо опустил голову, явно показывая, что не расположен давать пояснений.

Неужели у Алексея появилась зазноба из весёлых вдовушек или дамочек, что гуляют от своих мужей, пока те в отъезде?! Не может быть!

— Если опытная, то можно вовсе ни о чём не беспокоиться, — аккуратно подступился Николай. — Только и скрывать не нужно, что сам в первый раз. Всё равно поймёт. Лучше, чтоб сразу знала. Чтоб жалела.

Он удивился, до чего похабно звучит, будучи произнесённым вслух, то, что в душе казалось простым и естественным. Может, лучше прямо рассказать Алексею, о чём тот просит? Лучше бы, но не выйдет: язык не повернётся. Среди деревенских приятелей-подростков откровенные разговоры ходили. Николай слушал — не морщился, мотал на ус. А сейчас ему в полной мере передалось от старшего товарища тяжёлое, неодолимое смущение.

Алексей между тем побледнел и замкнулся. Оба ещё поразмышляли молча, но так и не решились больше озвучить своих потаённых мыслей.

На следующей неделе — прямо в понедельник — это запомнилось Николаю — Алексей явился в Никольскую башню и вызвал его со службы. Удивлённый Николай, ни о чём не просивши начальство, был отпущен до конца дня с правом не возвращаться сегодня.

— Я сказал, что мне требуется обсудить с тобой структуру фонда Комиссии для строения Москвы. Часть документов у вас, часть — у нас, сам понимаешь. Мне нужно рассказать тебе кое-что. Я с тобой одним могу поделиться, и то тошно!

Ни разу Николай не видел Извольского настолько взвинченным и потерянным, как в этот день. Выражение лица у старшего товарища было таким, как будто с ним случилось внезапное и страшное несчастье.

— Идём на Москвареку, — решительно объявил Алексей.

Молча, ходко шагали вдоль берега, пока не нашёлся спуск к воде. Людей тут не было. Алексей сел прямо на ступеньку и стал рассказывать, провожая взглядом быстро плывущие льдины — остатки недавнего ледохода.