Наондель

После завтрака я ополаскивала чаши и ставила их на полку в большой комнате. В нашем доме было три комнаты. Одна для еды и совместного отдыха. Во второй спали мать с отцом. И еще одна для нас, детей. У нас было две веранды, одна на запад, вторая – на север. На крыше паслась Барк, снабжавшая нас молоком для сыра и творога. Когда у отца находилось время, он играл нам на лютне и мандолине, а мать пела песни из снов, праздничные песни и песни-сказания. Я как старшая дочь отвечала за младших. Но едва мать просыпалась, я ускользала из дома, на крышу и дальше по веткам дерева. Меня ждали друзья, я играла с ними, мы находили много интересного, мы пели, сочиняя слова на ходу, и сами мастерили игрушки из пустой скорлупы и шишек. Когда наступал зной, мы плавали в океане или в каналах, ловкие, как угри, а потом забирались на самую верхушку дерева, где сильнее всего обдувало ветром.

Одного из моих друзей звали Аурело. У него было широкое веселое лицо и черные волосы, которые он завязывал в пучок на макушке. Обычно мы с ним соревновались – кто быстрее обежит по веткам весь город. Или кто украдет фрукт на ярмарочном дереве, когда торговля в самом разгаре. Или кто решится прыгнуть в воду с самой высокой ветки. Во всем мы соревновались, но, устав и проголодавшись, делили напополам украденный фрукт, а если нас задирал кто-то побольше нас, мы дрались как одна разъяренная бестия с четырьмя лапами и двумя кусачими ртами. Дядя и его жена называли нас «летающим ужасом Говели», потому что мы кидались с деревьев с таким презрением к смерти, словно летали по воздуху.

Конечно же, иногда мы срывались вниз. Потом у нас были раны и ссадины, и болели ребра. Однажды Аурело сломал руку и несколько месяцев не мог карабкаться по деревьям. Тогда я играла с другими, потому что дети в этом жестоки. Но когда он поправился, мы снова стали летающим ужасом Говели, и никакая сила на свете не могла нас разлучить.

Ничто, кроме его снов.

* * *

Помню, как я впервые проникла в сон другого человека. Стояла очень знойная ночь. Лето. Все прилипало к коже, сам воздух казался тяжелым и давящим. Лежа между горячими телами братишек и сестренок на спальном коврике, я пыталась уснуть. Ни одно дуновение ветерка не касалось кроны нашего жилого дерева, не приносило прохлады. Мой брат Обаре вздохнул во сне. И тут я поняла, что умею летать. Сильно оттолкнувшись от земли, я взмыла в воздух. Сделала несколько плавательных движений в воздухе и полетела. Легко вылетела в окно. Наш дом оказался подо мной. Скоро остался внизу и дом дяди, расположенный выше на том же дереве. Я плыла дальше, а подо мной бегали по веткам и мостам люди, привязанные к земле. К деревьям. Я плыла высоко среди крон деревьев, беспрепятственно перемещаясь от ветки к ветке. На меня падали листья, я была не то птичкой, не то рыбкой. Потом я взглянула на свои руки, совершающие плавательные движения в воздухе, – руки были не мои, маленькие и более смуглые. Когда мне захотелось приземлиться, это тоже получилось само собой. Я оказалась среди маленьких детей, которые изумились и уставились на меня с восхищением.

– Орсеола! – сказала мать и слегка потрясла меня.

Я посмотрела на нее – почему она произносит не мое имя? Мне было так жарко. И хотелось еще полетать. Я поднялась, ноги и руки показались мне такими тяжелыми. Мне хотелось снова стать свободной. Оставить все позади. Сделав несколько движений в воздухе, я выпрыгнула из окна.

И упала.

В тот раз я сильно ударилась. Целителю пришлось переселиться к нам в дом, чтобы заботиться обо мне в первое время. Левая рука так никогда и не исправилась – я до сих пор не могу выпрямить ее до конца. Мать сказала, что у меня была горячка, что мне являлись видения, и поэтому я выпрыгнула из окна. Долгое время она ткала мне успокаивающие, прохладные сны, свободные от боли, и я прекрасно спала. В первую очередь оттого, что я знала: она сидит рядом, на своем пуфике, у меня в головах, и охраняет мой сон. Никогда в жизни я не чувствовала себя так спокойно и уверенно. Никогда еще мать не оказывала мне такого внимания. Отец часто оставался со мной, когда матери надо было отлучиться по делам или приготовить еду, – он пел мне и рассказывал всякие истории.

Иногда меня навещал Аурело. Он оказался преданнее, чем была я, когда он болел. Он приносил мне украденные фрукты, которые казались куда вкуснее, чем те, что посылали мне сердобольные родственники, а еще сплетни и слухи из города. От его кожи пахло приключениями, солнцем и соленой водой – когда он сидел возле моего спального коврика, комната не казалась такой тесной и душной. Однажды он спросил меня, зачем я прыгнула. В ответ я повторила то, что сказала мне мать. У меня был жар, и мне приснился сон.

Но в глубине души я знала: тут что-то другое. Просто не знала, что именно. Это было так отчетливо. Так реалистично. Как сон наяву.