Наондель

Между ветками дерева были натянуты веревочные лестницы. К праздникам дети украшали их цветами. Все остальное мы умели делать с деревьев, даже ловить рыбу, но для того, чтобы развести огонь и собрать цветы, нам приходилось спускаться на землю. Мы, дети, добирались до края города и спускались в воду. Плыли в камышовых лодках на острова, где росли цветы. Они были розовые или белые, как цветы лимонного дерева в здешних местах. Размером с детское личико.

Цветы мы просто обожали. Любили их собирать. И плести из них венки. Наши матери радовались, когда мы возвращались, до краев заполнив лодки цветами.

Когда веревочные лестницы украшали цветами, казалось, что все дерево зацвело.

Наш город в кронах деревьев назывался Говели, он был больше Ареко. Там было ярмарочное дерево и дерево с домами для разных служб. Деревья для богатых, где на одном дереве помещался только один многоэтажный дом, и деревья для бедных, где среди веток теснилось много маленьких лачуг. Существовали деревья радости и деревья скорби. На деревьях радости жили оставшиеся без родителей мальчики и девочки. На деревьях скорби вешались венки в память об умерших и фрукты, где были вырезаны их имена. Там они и висели, пока совсем не сгниют или пока их не съедят животные или насекомые. Деревья скорби распространяли сладкий запах. Они росли у восточной оконечности Говели.

Жилые деревья считались священными. Их нельзя было портить – ни преднамеренно, ни нечаянно. А самым священным считалось королевское дерево посреди города. Там жила королева со своим двором. Это дерево было самым старым в Говели – таким древним, что его возраста никто точно не знал.

В городе водились мошенники и попрошайки, игроки и шарлатаны, предсказатели и гадалки. Звездочеты и певцы, безддельники и рыбаки, законоговорители и тряпичники, ткачихи и портные, столяры и плотники, кораблестроители и мореходы, целители и ювелиры, дрессировщики птиц и собиратели насекомых.

Не было только кузнецов. И воинов.

Мой дед плел рыболовные сети. Мой отец делал из орехового дерева лютни и цитры.

А моя мать ткала сны.

Я помню…

Деревья всегда умирали внезапно и от старости. Наступал день, и листья начинали осыпаться. Тогда мы понимали, что ствол прогнил и оставаться на этом дереве опасно. Люди, живущие на дереве, разбирали свои дома до последней досочки и уносили их прочь по мостам. Законоговорители указывали им новые деревья, которым возносили хвалу и давали имена, и после этого люди снова строили свои дома. Дом никогда не получался таким, как прежде: ветки дерева диктовали его форму. Комната становилась меньше, пол поднимался выше, появлялась новая веранда.

Когда дерево умирало, на три дня объявлялся траур. На коре умершего дерева писались слова благодарности. Единственный случай, когда к дереву прикасались ножом. Вырезались имена всех, кто жил на этом дереве – с того момента, как был построен первый дом. У законоговорителей все было записано в их длинных свитках. Мы надевали ожерелья из сухих листьев, нельзя было плавать и петь, пока не минуют три дня траура. Ожерелья щекотались и кололись. Крошки мертвых листьев попадали под одежду. Мосты скрипели под тяжестью деталей домов, переносимых на новое место.

Когда заканчивался траур, праздновали новоселье на новом дереве со стихами и танцами. Мой отец прекрасно умел слагать стихи. Помню, как сверкали в темноте его белые зубы, когда он декламировал стихи. Он сидел на самом верху кроны, размахивая кувшином с медовым напитком, и его стихотворения парили над морем и над городом.

Еще помню наши завтраки. Творог из козьего молока с орехами, семечками и медом. Чаши, сделанные из скорлупы ореха саорсе, отец разрисовал красно-белыми волнами. В те ночи, когда мать ткала сны, она приходила домой поздно и спала до середины дня. Отец уходил в свою мастерскую ниже по стволу, где щепки от его работы никому не мешали, – он сидел там с раннего утра. Обычно моей обязанностью было присмотреть за младшими братишками и сестренками, дать им завтрак. Мы сидели на веранде и ели, пока вокруг нас просыпался город. С жилых деревьев до нас доносились разговоры, плач младенцев и блеяние овец, которые паслись на крышах. Птицы всех цветов летали вокруг нас, садились на перила веранды и ветки дерева и заводили свою песню. Летом гудение насекомых становилось оглушительным. Мы, дети, обмазывались глиной, чтобы нас не закусали. Доски под моими босыми ногами были прохладными после ночи. На зубах весело хрустели орехи.