Наперекор судьбе

То, что бесило Адель в июне прошлого года, давно утратило свою остроту. Когда-то ее возмущало, что Люк недостаточно восхищается ею. Вот если бы он показывал это словами и поступками, она бы ни за что его не оставила. Так она думала тогда, но сейчас лишь горестно усмехалась своей порывистости. Когда-то ее возмущало, что он не желает становиться ее законным мужем. Ее злило его потребительское отношение к ней, его эгоизм, вспыльчивость и вечные замечания в ее адрес. Теперь и это казалось детскими капризами. Помнится, она говорила, что он недостаточно зарабатывает и при этом запрещает ей добавить в семейный бюджет даже один франк из заработанных ею денег. Какая чепуха! Сейчас для нее было главным, что Люк продолжал ее любить, что он простил ей это бегство. Более того, он был готов встать на колени и просить прощение за свое поведение. Она не могла без слез читать слова о том, насколько он теперь несчастен, и запоздалое признание, что настоящее счастье для него было в ней и детях. Главное – Люк по-прежнему любил ее и детей, любил больше жизни. Что бы ни случилось с ними, Адель должна знать и помнить: его любовь к ним не иссякнет, пока он жив.

Как бы алогично это ни звучало, но заверения Люка, что он продолжает ее любить, не держит на нее зла и не винит ни в чем, притушили в ней раскаяние и сделали ее счастливее. Адель призналась в этом Венеции, выборочно пересказав ей содержание письма.

– Давно пора, – сказала Венеция. – Он сам признал, что вел себя неподобающим образом и вполне заслужил такого ответа с твоей стороны. Как видишь, он понимает, что ты сделала это не в порыве раздражения и не сбежала от него с другим.

– Конечно, после его письма мне стало легче. И все-таки я должна была дать ему шанс объясниться напрямую, а не в письме.

– И что дальше? Ну, объяснилась бы. Понял бы он тебя. И ты по-прежнему была бы там.

– Да, – вздохнула Адель и замолчала.

Каково бы ей было сейчас там, в захваченном немцами Париже? Ее вполне могли арестовать и разлучить с детьми. Их всех могли арестовать. Даже если бы их не тронули, на что бы они сейчас жили? Война во многом изменила жизнь в Эшингеме, но все равно эта жизнь оставалась спокойной и безопасной. Адель понимала, что не вправе роптать на судьбу, и все же она очень тосковала по Люку и очень боялась за него.

Не сразу, но Адель начала оттаивать. Она чаще улыбалась. Она выпустила детей из-под своей удушающей опеки. Она стала помогать по дому, сидела с Китом и вместе с бабушкой работала на ферме. К ее удивлению, ей очень понравился фермерский труд.

Но темные полосы в ее жизни не исчезли. Они продолжались, и чаще, чем кто-либо думал. Об этом знала только Венеция. Идиллическую жизнь Адели начинали теснить страхи за Люка и бессильная злость на свою беспомощность и невозможность с ним связаться. Ей очень хотелось написать ему большое, теплое письмо. Фактически она написала несколько таких писем, сознавая всю бессмысленность своей затеи. Она звонила Седрику и спрашивала, существует ли курьерская связь между Парижем и Лондоном через Нью-Йорк. Даже разговаривая с фотографом, она понимала, что зря ему звонит.

От Седрика она узнала весьма специфичные парижские новости, которые тоже доходили через Нью-Йорк. Парижская мода была жива вопреки попыткам немцев переместить ее в Берлин. Журналы «Вог» и «Стайл» перестали выходить. Мода сделалась простой, функциональной и даже минималистской. Кутюрье экономили ткани. Раньше такие новости наверняка взбудоражили бы ее. Сейчас они воспринимались как пустой звук.

И тем не менее при всей своей подавленности, при всех своих страхах Адель была глубоко счастлива. Люк освободил ее от чувства вины. Она вновь ощущала любовь. Любовь и состояние благодати.

Через несколько недель после получения письма Люка Адели вдруг позвонила Хелена:

– Адель, у меня есть для тебя новость.

– Для меня?

– Да. Она касается отправки сообщений твоему… твоему…

– Люку? – услужливо подсказала Адель.

Ее всегда удивляло, до чего же тяжело давались Хелене подобные ситуации. Однако сейчас главным было не это, а сама новость.

– Как, каким образом? – спросила Адель.

– Через Красный Крест. Ты можешь отправить письменное сообщение. Это довольно легко… В общем-то, не очень легко, но есть хоть какая-то гарантия, что адресат получит твое послание.

– Боже мой, – слабеющим голосом прошептала Адель.

– Теперь слушай. Ты обращаешься в ближайшее Бюро консультации населения и заполняешь бланк. Там ты пишешь все, что хочешь сказать.

– Значит, я могу ему написать?

– Но на длинное письмо не рассчитывай. Существует лимит… Сейчас посмотрю, я специально выписала для тебя… Двадцать слов.

Двадцать слов. Достаточно. Вполне достаточно, чтобы сказать ему, что она в безопасности, что по-прежнему любит его и только совсем недавно получила его письмо.

– Значит, эти двадцать слов я должна написать на специальном бланке?