Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы

За два часа до полудня появился курьер, скорчившийся в седле так, будто скакал сквозь град пуль, хотя в округе английских солдат не наблюдалось. Остановив взмыленного коня, он на одном дыхании выпалил:

– На западе облако пыли, наверняка это пополнение к «красным мундирам»! А маркиз говорит – у англичан в яблоневом саду стоит пушка и чтобы вы, сэр, с этим разобрались.

Вспотевший всадник глубоко вздохнул и ослабил поводья, готовясь мчаться дальше. Джейми схватил его коня под уздцы.

– Где этот яблоневый сад?

Курьер – ему было лет шестнадцать – глядел так же ошалело, как и его загнанный конь.

– Не знаю, сэр, – ответил он и принялся оглядываться, будто ожидая, что сад вдруг появится посреди луга, на котором они стояли. Внезапный отдаленный взрыв отозвался глубинной дрожью в теле Джейми, а конь настороженно навострил уши.

– Уже не важно, я их услышал. Дай отдохнуть коню, или он падет еще до полудня.

Отпустив уздцы, Джейми махнул капитану Крэддоку и поскакал в сторону, откуда донесся взрыв.

* * *

Американская армия опережала его на несколько часов, английская и того больше, но одинокий путник движется гораздо быстрее, чем даже отряд легкой пехоты. Тем более что Джон не был обременен оружием. Или едой. Или водой.

«Ты прекрасно знаешь, что он солгал тебе».

– Успокойся, Хэл, – пробормотал Грей тени своего брата. – Я знаю Перси лучше, чем ты.

«Я сказал, что ты прекрасно знаешь…»

– Знаю. Но взвесь, чем я рискую, если он лжет, и чем, если он не лжет?

Хэл своенравен, но умеет логически мыслить. А еще он отец. И потому замолчал.

Если Перси солгал, Джона могут подстрелить или повесить. Любая из армий. Американцы арестуют его за нарушенную клятву и повесят как шпиона. Англичане могут подстрелить его, приняв за ополченца мятежников – в кармане лежала шапка с надписью «Свобода или смерть», и Джон не спешил выбрасывать ее.

А если Перси не солгал, Джон рискует жизнью Уилли. Не нужно много ума, чтобы прийти к верному решению.

Время приближалось к полудню, и воздух стал похож на патоку – сладкий и густой от запаха цветов и липкий от древесного сока; им невозможно было дышать. От пыльцы зачесался здоровый глаз, а вокруг головы вились привлеченные запахом меда мухи.

Зато головная боль наконец-то утихла, заглушенная тревогой… и, что уж скрывать, краткой вспышкой желания, вызванной признанием Перси.

– «За твои красивые глаза» – ну надо же! – пробормотал Джон и невольно улыбнулся подобной наглости. Умный человек не прикоснется к Перси Уэйнрайту даже десятифутовым шестом. Вот чем-нибудь покороче… – Уймись, а? – шепнул он себе под нос и свернул к ручью, охладить разгоряченное лицо.

* * *

Во Фрихолд мы прибыли примерно в восемь утра. Большое здание Теннентской церкви, назначенной главным госпиталем, высилось посреди огромного, просторного двора, примерно акр которого занимали надгробные камни – все разные, как и покоившиеся под ними люди. Ничего общего с ровными рядами белых крестов на кладбищах моего времени.

Вспомнились могилы Нормандии; быть может, эти ряды безымянных могил должны были вносить некую посмертную упорядоченность в подсчетах военных потерь – или же подчеркнуть этот мрачный счет в бесконечной игре в крестики-нолики.

Но раздумывать над этим сейчас было некогда. Шел бой, и уже начали поступать раненые – в тени деревьев, недалеко от церкви, сидели несколько человек. Еще несколько шли по дороге. Кого-то из них поддерживали друзья, кого-то несли на носилках или на руках. Сердце екнуло, но я старалась не высматривать среди них Джейми или Йена: если они здесь, я об этом вскоре узнаю.

У распахнутых настежь двустворчатых дверей церкви возникла какая-то шумиха. Санитары и хирурги торопливо сновали туда-сюда.

– Узнай, что там произошло, а мы с девушками разгрузим повозку, – предложила я Дензилу.

Отвязав и стреножив своих мулов, Дензил пошел к церкви.

Вручив Рэйчел и Дотти ведра, я отправила их на поиски колодца. В такую жару нам понадобится много воды.

Кларенс неприкрыто жаждал присоединиться к мулам Денни, пасшимся на травке среди надгробий, – он нетерпеливо дергал головой и раздраженно кричал.

– Тихо, тихо, – сказала я, развязывая ремешки, чтобы снять с него поклажу. – Придержи свой… о боже.

Ко мне, хромая и покачиваясь, шел солдат с почерневшей половиной лица. Спереди его мундир был запачкан кровью. Бросив тюки, я кинулась к нему и подхватила под руку, не дав запнуться о могилу и упасть.

– Сядьте, – сказала я.

Он выглядел ошеломленным и, похоже, не слышал меня. Но я потянула его руку и чуть не упала на него, когда он внезапно подломился в коленях и резко сел на надгробную плиту, посвященную некоему Гилберту Тенненту.

Солдат покачивался – вот-вот упадет – однако, быстро обследовав его, я не нашла серьезных ран. Кровь на мундир натекла с его лица. Это не пороховая сажа так зачернила его: покрытая волдырями и трещинами кожа обуглилась и пахла, как свиная отбивная. Желудок заурчал, и я принялась дышать ртом, чтобы не чувствовать запах.