Это был очень храбрый кавалерийский офицер, который отлично проявил себя на многих полях сражений и не раз получал похвалы со стороны Веллингтона. Имея богатый штабной опыт, он знал кое-что о жизни при дворах многих столиц. Затем он вернулся на действительную службу и теперь имел на своём теле отметины сражений: чёрную повязку на левом глазу, правую руку на перевязи и рубец от колотой раны в спине. Около месяца назад в Фер Шампенца русские гусары приняли его за француза: и от одного он получил удар пикой в спину, от другого — сабельную рану на голове. Он всё ещё находился под наблюдением врача, когда получил предложение поехать на Эльбу с фантастической миссией. Доктор был против всего этого (за исключением «тёплого климата»). Другой бы, вероятно, на его месте отказался, но полковник Кемпбелл сразу принял это предложение. В свои тридцать восемь лет он был красив, но чересчур серьёзен. Голова его была украшена копной чёрных волос и густыми бакенбардами, прикрывавшими большие уши. С одним глазом, горящим холодным светом из-под повязки, он выглядел крайне зловеще. Картину дополняла слабая, натянутая улыбка. Он был человеком твёрдого характера и непоколебимого чувства долга, без особой доброты и юмора. Один француз на Эльбе сказал: «Он говорит только для того, чтобы разговорить вас. В целом это прекрасный образец истинного англичанина».
— Как ваши раны? — поинтересовался Наполеон. — Вас одевает доктор? Вы не должны слишком утомляться. Вас произведут в генералы? Когда вы собираетесь в отставку? Они дадут вам пенсию? Я думаю, вам всё это удастся лучше, чем французам.
Он болтал, расхваливая, как обычно, Англию.
— Я был величайшим врагом вашей страны, — сказал он. — Я сказал искренне — был, но сейчас я им не являюсь. Вы мне нравитесь гораздо больше, чем все другие народы. Я хотел и французов сделать великой нацией, но у меня не получилось... Я погибший человек.
Он замолчал. По словам Кемпбелла, слёзы стояли в его глазах.
— Меня разлучили с императрицей, — продолжал он, — Они хотят оставить меня на Эльбе беззащитным. Если они будут играть со мной в эти игры, я попрошу убежища в Англии. Как вы думаете, они меня примут?
— Сир, — сказал Кемпбелл (лорд Каслри запретил ему называть Наполеона «императором», и все представители Объединённых сил договорились об этом). Он обращался к нему как к суверену, не снимая при этом шляпы; проблема была деликатная и, возможно, неразрешимая. — Сир, вы можете быть уверены, что монарх и наш народ всегда будут свято чтить данные ими обещания.
— Да. Я уверен, они не отвергнут меня.
Мысль об Англии, казалось, успокоила его. Немного походив взад-вперёд, он неожиданно сказал:
— Что ж, мы отправляемся сегодня.
Потом он вышел на улицу, навстречу лучам солнца. Гвардейцы, примкнув штыки, с трёх сторон окружали площадь. Собрав офицеров и унтер-офицеров около экипажа, он послал за уполномоченными, которые находились в центре. Затем встал лицом к знамени, к победоносным орлам. Все с почтением и скорбью наблюдали за тем, как он прощается.
— Офицеры, унтер-офицеры и солдаты Старой Гвардии!
Я прощаюсь с вами. За те двадцать лет, что я знаю вас, вы всегда мужественно и верно шли тропою славы. Вся Европа объединилась против нас. Противник, опередив меня на три перехода, занял Париж. Я двигался вперёд, чтобы выбить его оттуда. Он не продержался бы там и трёх дней. И вы, дети мои, вы бы знали, что делать. Я благодарю вас за ту доблесть, которую вы раньше проявляли в подобных ситуациях. Но часть армии, состоящая не из таких, как вы, покинула меня и перешла на сторону противника. И вот быстрое освобождение столицы стало невозможным. Три четверти армии оставались мне верны, и я питаю искреннюю симпатию к большинству населения страны. С такой поддержкой я мог бы отступить к Луаре, к крепостям, и продолжать сражаться в течение нескольких лет. Но войны с другими государствами и гражданская война слишком долго мучили нашу прекрасную землю. Выбрав путь новых мучений и разрушений, разве мы могли бы покорить объединённую Европу, когда Париж был захвачен кликой предателей? Нет.
Таково было положение. Тогда я думал только об интересах Франции и о праве моей страны на отдых. Я отказался от всех своих прав и, если понадобится, отдам жизнь, целью которой всегда были только счастье и слава Франции.
Что касается вас, солдаты, будьте всегда верны своему долгу и чести. Служите верно своему новому монарху. Теперь самой приятной задачей моей жизни станет донести до потомства память о тех великих делах, которые вы совершили во имя Франции. Моим утешением будут великие подвиги, которые вы ещё обязательно совершите во славу Франции.
Солдаты слушали его внимательно. Его голос звучал ровно, но в конце немного задрожал, когда, опустив голову, он окидывал взглядом кольцо офицеров.
— Все вы дети мои, — сказал он. — Я не могу обнять каждого из вас, поэтому обниму вашего генерала.
Он поцеловал генерала Пети в обе щеки.
— Теперь я обниму этих орлов, которые пронесли нас через столько опасностей навстречу к славным победам.