Наполеон

Полковник Кемпбелл спустился вниз и, несмотря на недомогание, аккуратно записал всё, что запомнил из разговора с Наполеоном. По поводу неоконченного замечания относительно Бурбонов он пишет: «И здесь опять он сдержался, как будто осознав свою неосторожность, и, поскорее покончив с завтраком, поднялся из-за стола. Очевидно, он не может контролировать себя при беседе».

В сущности, именно в этот день началась затяжная дуэль между императором и полковником, но Наполеон об этом даже не догадывался. Наоборот, он был доволен тем, что англичанин у него под рукой. Ему нравился полковник Кемпбелл, так как тот был храбр и мужествен, и потом он выполнял всё, что от него требовалось, толково и быстро. Наполеон полагал, что именно Кемпбелл останется с ним на Эльбе и будет от его лица говорить с союзниками и со всем миром. Он конечно же предпочёл бы капитана Ашера, спокойного и весёлого, но это, он понимал, невозможно. Он не мог и представить, что за вежливостью полковника скрывается подозрительность и неодобрение.

Кемпбелл не спал, ворочаясь на койке и страдая не столько от тошноты, сколько от ран; мысленно он уже расширил границы возложенной на него миссии.

В письме лорда Каслри не было двусмысленностей; «Вы будете вести себя с Наполеоном, насколько это возможно, со всем подобающим уважением. На острове по желанию его королевского величества принца-регента ему надлежит обеспечить соответствующие удобства и защиту.

Вы ознакомите Наполеона в рамках подходящих формулировок с тем, для чего направлены на остров: поселиться в ожидании дальнейших распоряжений, если он сочтёт, что присутствие британского офицера может оказаться полезным для защиты острова и его личности от оскорблений либо нападения».

Но полковник уже размышлял о защите всего мира: «Чудовище по неосторожности выдало свои намерения».

Позднее, будучи в более спокойном состоянии, он со всей серьёзностью писал:

«Несмотря на то что в Фонтенбло Наполеон выразил желание провести остаток своих дней на Эльбе, изучая искусства и науки, он своими высказываниями на борту корабля и неутомимой активностью, присущей его характеру, невольно намекал на то, что будет действовать иначе. Он также проявлял надежду, что ему, возможно, вновь представится широкое поле для выполнения своих амбициозных планов». И всё это основывалось на замечании относительно семьи Бурбонов.

«Он, очевидно, убедил себя в том, — продолжает полковник, — что большая часть населения Франции осталась верна ему, но, по его мнению, это не касается жителей побережья».

Так в сознании осторожного человека муха превратилась в слона. Если раньше у полковника Кемпбелла, всегда преданного своему долгу, была только одна трудная задача, то теперь, когда он весь находился во власти размышлений и опасений, их стало две.

Большинство пассажиров проводило своё время на койках и в подвесных постелях. Наполеон же, нечувствительный к качке, прогуливался по палубе по два-три часа, наблюдая за тренировками орудийных расчётов, за действиями старшины-рулевого у руля, за работой корабельного портного с парусиной и иголкой. Он всех спрашивал, как по-английски называется то или это, а потом приводил французский эквивалент. «Матросы, — говорил он позднее, — были удивлены той фамильярностью, с которой я обращался с ними. Это в корне отличалось от тех авторитарных отношений, к которым они были приучены. Я думаю, что ни один человек на фрегате «Неустрашимый» не нанёс бы мне никакого вреда, если бы это было в его власти». Ему понравилось размеренное течение корабельной жизни.

   — Я пытался, — говорил он, — ввести то же самое во французском военном флоте, но мне не удалось донести это до сознания капитанов. А каким образом ваши люди получают какао и сахар?

   — Благодаря вам, сир, — ответил Ашер, — ваша блокада лишила нас возможности поставлять какао и сахар на континент. Вместо этого они пошли на флот.

Наполеон рассмеялся:

   — Ну, я рад, что вы можете хоть за что-то меня поблагодарить. У меня были великие планы в отношении французского военного флота — три сотни одинаковых кораблей!

   — Сир, вы не смогли бы укомплектовать экипажами и половину из них, — ответил на это Ашер. Теперь ему казалось, что он знает Наполеона всю жизнь.

   — Да, конечно, в основном призывники, а остальные — иностранцы.

Он продолжал развивать свои планы по морской военной подготовке.

Император и капитан как два бывалых моряка при некоторой помощи Кемпбелла, выступавшего переводчиком, с удовольствием обсуждали эти вопросы.

Однако полковник Кемпбелл видел эти дискуссии в ином свете:

«Он проявляет чрезвычайный интерес ко всему, что касается нашего военно-морского флота, его организации, дисциплины и т. д., и генерал Бертран каждый день задаёт сходные вопросы капитану Ашеру и мне, вопросы, которые, безусловно, сформулированы Наполеоном, так как, по моим наблюдениям, сам генерал лишён какого-либо интереса и любопытства к морским делам».

Бедный генерал Бертран! Он мужественно поднялся на палубу и, оказавшись на юте рядом с молчаливым англичанином, посчитал, как истинный француз, что необходим разговор.