В тот вечер на приеме присутствовал г-н Поджи. Когда император уходил, г-н Поджи сказал ему, что во всех речах просматривалось почти умышленное намерение говорить о свободе и конституции, словно ораторы старались уже сейчас выпросить обещания по этому поводу.
Император ответил: «Страна более стремится к равенству, чем к свободе; концепция свободы этих ораторов плохо усваивается, они забывают о том, что я люблю свободу так же, как и они, и даже еще сильнее. Но при всем этом вам не должны противостоять 800 000 врагов, которые хотят лишить вас свободы; я более, чем эти господа, предан цели спасения и достижения благосостояния Франции. Я хочу равенства для всех при выборе средств достижения успеха; именно в этом заключается преобладающая страсть нашего века, мы не должны подавлять ее. Что же касается свободы, если она возникнет, то это будет следствием обстоятельств, в которых я не буду участвовать».
Ежедневно, начиная со дня прибытия императора в Тюильри, жители Парижа, жаждавшие увидеть его, собирались толпами в саду под окнами его апартаментов и неизменно, когда бы он ни появился у окна, приветствовали его возгласом, единственным, который можно было услышать в то время: «Да здравствует император!»
Спустя несколько дней после прибытия в Париж император отправился в городское предместье Сент-Антуан, где его вскоре узнали. Императора тут же окружила толпа местных жителей, которые сопровождали его до самого дворца Тюильри. Свита императора, оказавшаяся отрезанной от него, забеспокоилась при виде такой массы людей, взявших его в плотное кольцо. Из такой толпы мог появиться человек с самыми худшими намерениями. Но слышались только крики, проникнутые чувством любви к императору.
Во время периода «Ста Дней» император был перегружен работой, однако он ничего не откладывал в сторону. Он вернул барона Фэна и своих бывших секретарей в состав сотрудников императорской канцелярии, оставив в их числе секретаря из Эльбы г-на Ратери и включив г-на Флери де Шабулона.
Его Величество спал не более трех часов подряд. Проснувшись, он шел в свой кабинет, работал несколько часов и затем принимал ванну, которая ждала его по первому указанию; вода в ванне постоянно поддерживалась горячей. В 6 часов утра по его распоряжению открывались ставни в спальне. Он требовал принести ему утреннюю почту, с которой знакомился, усаживаясь перед камином в одном халате. Письма, представлявшие интерес, он откладывал в сторону, чтобы вернуться к ним позднее, а все остальные бросал на ковер; эти письма он характеризовал как «получившие ответ». Вместе с письмами ему подавали газеты, которые он внимательно просматривал, иногда отмечая те, в которых он находил интересные статьи, выясняя потом, кто был их автором.
После первого раунда своей работы он обычно одевался: именно в это время к нему приходили для получения указаний гофмаршал, врач, архитектор и библиотекарь императорской библиотеки г-н Барбье; император затем отпускал их и шел в свой кабинет.
Во время одного из этих утренних совещаний д-р Фуро посоветовал императору поменьше работать и больше уделять внимания прогулкам и зарядке. Император ответил ему: «Вот те раз, доктор: вы думаете, что я, как вы, болтаюсь без дела, засунув руки в карманы; где, по вашему мнению, я найду время для прогулок?»
«Но, сир, Елисейский дворец предоставляет Вашему Величеству возможность и для работы, и для прогулки в саду!»
«Вы правы, но у меня нет времени думать о прогулке. Я рожден для работы, но не для такой, чтобы орудовать мотыгой, — заявил император, показывая врачу одну из своих рук: она была весьма красивой, и в эту минуту он тщательно обрабатывал ногти. — Мой организм не знает каких-либо ограничений, препятствующих работе, мой интеллект настроен таким образом, что после полуночи я могу мгновенно проснуться; когда я встаю после сна, никто не может догадаться, судя по моим глазам, что я только что спал. Когда я диктую, то демонстрирую свежесть мысли в любую минуту в течение дня. У меня в голове для каждой проблемы как бы существует отдельный ящичек; когда я завершаю решение одной проблемы, я открываю другой ящичек, и все они никогда друг другу не мешают».
Утром 8 апреля император, проснувшись, принял герцога Бассано (Маре), который сообщил важные новости, переданные телеграфом, о капитуляции герцога Ангулемского. Его Величество решил, что она должна быть доведена до конца, и в связи с этим направил следующее письмо маршалу Груши: