Наполеон. Годы изгнания

Его Величество пригласил этих двух министров к себе на ужин и, выйдя из-за стола, перешел к вопросу о формировании кабинета министров. Архиканцлер принял портфель министра юстиции, которым он обладал во времена Директории. Герцог Гаете (Годен), граф Молльен и герцог Декре вновь стали министром финансов, главным казначеем и министром военно-морского флота. Портфель военного министра был вручен князю Экмюльскому (Даву), чей патриотизм и преданность императору, неослабное усердие и взыскательная честность были хорошо известны в армии. Герцог Бассано (Маре) вновь стал статс-секретарем в ранге министра. Пост министра иностранных дел оставался вакантным; через несколько дней на этот пост был назначен герцог Виченцский (Коленкур)[207], который согласился с этим назначением, чтобы представить императору очередное доказательство своей преданности.

Граф Карно[208]

получил портфель министра внутренних дел. Ему предложили этот портфель как человеку, наиболее способному урегулировать разногласия с представителями старой патриотической партии (республиканцами) в правительстве. Император хорошо знал его таланты и силу характера, он помнил его благородную просьбу служить императору в 1813 году и то, как он блестяще проявил себя, когда защищал Антверпен; император только сожалел, что некоторые интриганы ввели его в заблуждение относительно Карно.

К императору также обратились с просьбой назначить герцога Отрантского (Фуше) министром полиции; он знал о пристрастии этого министра к интриге и о его стремлении во все вмешиваться. Как говорил император, Фуше был всегда готов воспользоваться любым шансом и особенно любил совать нос в чужие дела. Император, испытывая подлинную антипатию к этому человеку, не был расположен к тому, чтобы использовать его в качестве министра, но герцог Бассано (Маре), архиканцлер, графы де Лавалетт[209] и Реаль[210]

и даже герцог Ровиго (Савари) по разным причинам сошлись во мнении, что поведение Фуше в 1814 году было достойно похвалы. Для некоторых назначение Фуше было дополнительной гарантией нейтрализации партии Карно; для других оно было оправданно, так как Фуше постоянно находился в оппозиции к правительству Людовика XVIII. Он пошел на это, как говорили, без колебаний и без скрытых мотивов, связанных с возвращением императора. По мнению этих господ, герцог Отрантский рисковал собственной безопасностью. Они добились своего, несмотря на явное нежелание императора видеть Фуше членом кабинета министров: Фуше был поставлен во главе полиции. Только потом император узнал, что этот министр, услыхав о высадке Его Величества на берегу Франции и прибытии в Лион, поспешил инспирировать восстание войск под командованием графа д’Эрлона[211], Лефевр-Денуэтта[212]

и братьев Лаллеман[213] с тем, чтобы выглядеть достойно в глазах императора и вернуть его расположение.

В тот же вечер император раздумывал, следует ли ему приступить к военным действиям, совершив поход к Брюсселю и тем самым застать врасплох коалицию союзников, как это он уже сделал в отношении Франции, и, воспользовавшись враждебностью жителей этой страны к англичанам, вытеснить их из Бельгии и захватить берега Рейна до того, как союзники будут в состоянии помешать этому. Некоторые соображения вынудили его отказаться от реализации этой идеи, и Его Величество отложил на два месяца выполнение того, что он хотел сделать немедленно.

Император вернулся в свои апартаменты только между полуночью и первым часом ночи, сразу же вызвав меня. Со мной к нему явились г-да Сенешаль, Пелар и Юбер, его бывшие личные слуги (последние двое сопровождали его на Эльбу). Его Величество любезно приветствовал их; пока он раздевался, пожелал узнать от них, каково общественное мнение в Париже, после чего отпустил, предложив сообщить ему об их нуждах. Он оставил г-на Юбера у себя на службе, чтобы полностью укомплектовать свой личный обслуживающий персонал, в то время как двое других его слуг получили должности консьержей в замке, о которых они просили и которые были в это время вакантными. Я подождал, пока они покинут спальню императора, прежде чем вручить Его Величеству петицию от Рустама, его мамелюка. Эту петицию передал мне тесть Рустама, Дувиль, бывший швейцар в апартаментах Римского короля. Независимо от того, что я говорил Дувилю относительно неуместности подобной просьбы, которая всего лишь напомнит императору о поведении Рустама в Фонтенбло, Дувиль ни за что не хотел соглашаться со мной и столь упрямо настаивал, чтобы петиция была вручена императору — заявляя, что Рустам рассчитывает на мою любезность, — что я согласился.

Когда я вручил петицию императору, сообщив ему, от кого она поступила, и доложив, что ко мне обратились с просьбой вручить ее, он ответил: «Он трус! Брось ее в огонь камина и никогда более не упоминай мне его имя».

Констан лучше понимал чудовищность своей ошибки, и у него хватило здравого смысла не пытаться совершить подобную вещь.