Наполеон. Годы изгнания

Перед лицом возникшей грозной опасности наши наиболее знаменитые граждане, судя по всему, стали сомневаться в успехе. Однажды маршал Массена заявил в беседе Киприани, который рассказал мне о ней на острове Св. Елены: «Все должно быть начато заново. Чтобы избежать этого, я вижу только один выход: так как монархи совершенно не признают императора, то пусть он расстанется со своей короной в Шан де Май; грядущая война станет национальной войной. Император достаточно молод для того, чтобы добиться успеха в этом великом предприятии и заставить коралей пожалеть о том, что они отказались признать, что он один может стать посредником между старыми и новыми идеями…»

Киприани ответил: «Но это будет означать возрождение республики; это, несомненно, заставит дрожать королей, но разве тогда эта революционная гидра, однажды уже обезглавленная императором, не сможет вновь выплыть на поверхность? Мощная рука императора может тогда ослабеть, дав возможность вернуться якобинцам 93-го года, которых по-прежнему все хорошо помнят. Для нас лучше принять жертву, которую император сотворил из собственной персоны, и разделить его Голгофу».

Перед переездом из Тюильри в Елисейский дворец император устроил смотр федеральным войскам. Во время смотра были приняты довольно неудачные меры предосторожности: император проезжал на коне вдоль переднего ряда выстроенных войск, когда заметил, как несколько гренадеров бросилось вслед за ним. Император немедленно остановил коня и сердитым тоном приказал гренадерам убраться прочь, после чего он продолжал медленно проезжать вдоль строя федеральных войск. Во время его проезда вдоль строя войск изо всех их рядов неслись возгласы: «Да здравствует император!» Среди участников смотра он опознал одного артиллериста, который служил вместе с ним в Тулоне. Император спросил его, продвигается ли тот по службе, и пообещал проследить за этим. Враги императора распространяли весьма оскорбительные слухи об этом смотре; на это император заявил: «Пусть болтают, они непорядочные люди, но они из тех, кого мы должны терпеть».

Другие лица критиковали императора за то, что он остановил народное движение в стране. На эту критику император ответил так: «Народное движение не было остановлено, оно было нормализовано. Оно приняло такой же большой размах, как и в годы между 1789-м и 1792-м, но тогда в нашем распоряжении было три года, чтобы вооружиться, а сейчас у нас только сорок дней; тогда нас атаковала армия только в 80 000 человек, а на этот раз нам противостоят 600 000 человек. Если бы в 1792 году нас атаковала армия всего лишь в 300 000 человек, то Париж был бы ею захвачен, несмотря на все усилия нации и на те три года, которые она имела, чтобы привести страну в порядок».

21 мая император переехал в Елисейский дворец. Именно туда явился принц Люсьен и бросился в объятия императора, который не видел своего брата в течение многих лет. Мнение Люсьена часто противоречило точке зрения императора, но на самом деле принц Люсьен признавал, что ни одно сердце в груди не билось так горячо за Францию, как сердце его брата Наполеона.

Во время пребывания принца в Италии император предлагал ему королевскую корону. Принц всегда отказывался от этого предложения — и не потому, что рассматривал его как подарок, вручаемый из сострадания, а потому, что это предложение делалось на условиях, которые оскорбляли его личные чувства. Узнав о триумфальном возвращении императора и о надвигающейся опасности, угрожавшей Франции, он, отбросив все сомнения, приехал в Париж и предложил свою помощь императору.

Приезд принца принес большую радость друзьям императора и патриотам. Время разлуки с родиной подействовало смягчающим образом на присущую его характеру принципиальность: он приехал в Париж, чтобы по достоинству оценить великую личность и огромную руководящую роль человека, которого он оставил, когда тот был главой Французской республики; и он окончательно убедился в том, что, поднявшись на императорский трон, его брат ни на мгновение не переставал оставаться патриотом.

В эти трудные времена он приехал, чтобы, как говорится, внести посильный вклад своей популярностью и своим талантом.

Его встреча с императором была весьма трогательной; все прошлое было забыто в объятиях двух братьев, и свидетелем этой сцены был присоединившийся к ним принц Жозеф. Все трое провели час вместе; меня вызвал император, который распорядился, чтобы я принес большую орденскую ленту Почетного Легиона. Я принес ее на серебряном подносе. Император взял ленту и повесил ее на шею принца, который, обняв императора, поблагодарил его, и через несколько минут они расстались.