Наполеон. Изгнание из Москвы

12 тысяч новобранцев вышли из Вильно навстречу армии. Через четыре дня — показатель термометра не опускался ниже 29 с половиной градусов мороза — почти все из них умерли. Еще в одном отряде неаполитанцев, из личной охраны Мюрата, оставленном во время летнего наступления в Вильно, солдаты умерли один за другим после одной ночи, проведенной на открытом воздухе. Возросли не только потери, но и дезертирство, особенно среди немцев и итальянцев. Иногда они покидали отступавшие шеренги и прятались в деревнях вокруг дороги, ожидая подхода русских частей, чтобы сдаться.

Никто не мог понять, почему Кутузов не спешил взять в плен или уничтожить каждого солдата из рассеянных по дороге колонн отступавших. На этой стадии отступления их можно было брать в плен практически беспомощных, но старая северная лиса продолжала бездействовать, предоставив Платову и его казакам заниматься беглецами. Марбо объяснял позднее появление русских тем, что солдаты Кутузова хуже переносили сильные морозы, чем французы, частично потому, что зимой они привыкли сидеть по домам, в которых на полную тягу топились печки. Может быть, это было так, может быть, нет; факт остается фактом, что русский авангард редко приближался на расстояние мушкетного выстрела к арьергарду французов, все еще ведомому упорным Неем. Только казаки нависали с флангов, и, когда им удавалось схватить кого-нибудь из отставших солдат, они занимались тем, что грабили пленника и бросали его умирать на морозе. Взять в плен — означало отказаться от возможности мародерства, а вдоль дороги оставалось немало добра, которым можно было поживиться, включая содержимое царской сокровищницы. Иногда казаки подтягивали на санях одно из легких орудий, из которого стреляли по едва бредущей шеренге, но их артиллерийских навыков было недостаточно, и они не могли причинить много вреда. Каждый раз, когда по сугробам навстречу казакам скакал конный отряд французов, они рассеивались и исчезали. Так Марбо и его солдаты добрались до Вильно 9 декабря, останавливаясь время от времени, чтобы освободить удила своих лошадей от сосулек, которые образовывались от дыхания.

«Пар висел облаком вокруг наших голов, — говорит Марбо, — и когда он превращался в лед, то сыпался с треском, как просяные зерна».

Иоахим Мюрат, король Неаполитанский, с позором доказал свою неспособность командовать разбитой армией. Для этой задачи он оказался плохо подготовлен, и странно, что Наполеон, так хорошо знавший слабости своего зятя, не принял их в расчет и, уезжая в Париж, не назначил на должность командующего Нея или своего пасынка Евгения Богарне. Сын гасконского трактирщика во время длительного наступления демонстрировал чудеса бесстрашия (по мнению Даву и Нея, полнейшие глупости), но здесь не было благоприятной возможности для резких кавалерийских атак или цирковых трюков. Все, что было необходимо, чтобы удерживать солдат вместе, — это железная воля и фанатичная преданность военному кодексу чести. Мюрат, несмотря на свою храбрость, никогда не отличался этими качествами все восемь лет, пока был маршалом, и четырех — пока был королем. Он не мог принимать решения и отдал всего несколько приказов. Даже остатки императорской гвардии возмущались его деятельностью на посту главнокомандующего. С этого момента и еще в течение двух лет их ревностно охраняемой привилегией будет защита императора.

Бургойнь добрел до Сморгони 6 декабря, на следующий день после того, как Наполеон уехал в Париж, и когда он узнал об отъезде императора, то пришел к заключению, что это было благоразумное решение. Те протесты, которые он слышал, сообщал сержант, исходили от хорошо одетых офицеров частей союзников, верхом уехавших из Вильно. Бургойнь приписал их жалобы пропаганде хорошо оплаченных английских агентов. В Сморгони ему немного повезло, когда он провел ночь в доме, где топилась печка. Компанию ему составлял молодой офицер, который не мог идти дальше, но оказался в состоянии купить у хозяина дома, еврея, несколько луковиц и орехов на ужин. «С нас взяли слишком много, — говорит Бургойнь, — но кров того стоил». Утром он ушел очень тихо, чтобы не тревожить умирающего солдата, и в тот же день слился с остатками гвардии и дальше пошел с ними.

Решимость, которая была у армии в боях у Красного, возникшее во время переправы через Березину товарищество — все это исчезло. Маленькие кучки выживших, иногда насчитывавшие не больше восьми-девяти солдат, теперь образовывали тесно связанные между собой группы, готовые, но отнюдь не охваченные страстным желанием помочь друг другу и не распространявшие эту готовность на других солдат, которых они отгоняли от себя, если те хотели к ним присоединиться.

Жестокие стычки из-за дров возникали на каждой остановке. Иногда рядовые кидались на полуразрушенные дома или амбары, в которых укрывались офицеры, и растаскивали эти дома и амбары на дрова для своих костров. Дисциплина исчезла. Солдаты каждой военной части армии превратились в голодную, отпихивающую друг друга от еды и тепла толпу.