Наполеон. Изгнание из Москвы

Встреча, произошедшая далее, отличалась той же кошмарной нереальностью. Наполеон сидел в маленьком промерзшем кабинете, греясь у огня, в котором дымились сырые дрова. Над ними склонилась неопрятная польская служанка, помешивая их и дуя, пытаясь превратить дым в огонь. Последний раз аббат видел Наполеона в Дрездене, непосредственно перед великим вторжением в Россию, но там императора окружала группа подобострастных королей и герцогов. Контраст между прошлым и настоящим был слишком велик, чтобы согласиться с ним. Расхаживая по комнате, все еще в капюшоне и отделанных мехом кожаных сапогах, император осведомился относительно положения дел в Польше.

Аббат не сообщил ему ничего утешительного. Только этим утром два батальона новобранцев бросили оружие во время короткого столкновения у Бурга, а 400 лошадей пропали из-за халатности этих же самых солдат. Русские шли маршем на Замоск. Финансовая система герцогства Варшавского была разрушена. Вести о сражениях у Березины достигли Варшавы благодаря Маре, и де Прадт спросил Коленкура, что случилось с 6 тысячами пленников, которые упоминались в бюллетене. «У нас были дела поважнее, чем следить за ними!» — последовал ответ. Наполеон спросил, чего поляки хотят, и ему ответили, что если бы они могли получить независимость, то предпочли бы стать пруссаками. Ответ императора показался аббату совершенно неуместным. «Собери 10 тысяч польских казаков, — сказал он. — Все, что им нужно, — пика и лошадь. Это остановит русских!» Де Прадт ничего не сказал. Он думал о том, что декларация независимости Польши в июне могла бы закрепить западные границы империи на поколения вперед.

Неуместность императорских высказываний подобного рода то и дело возникала в течение этого необычного разговора. К разговаривавшим присоединились граф Станислав Потоцкий и министр финансов, аббат упоминал их как двух наиболее влиятельных членов военного совета. То и дело Наполеон смеялся, его невероятное нервное напряжение требовало выхода. «От великого до смешного только один шаг!» — повторял он снова и снова, и, когда присутствовавшие чиновники, в надежде вернуть разговор в более формальное русло, поздравили его с избавлением от столь многих опасностей, император воскликнул: «Опасности! Ни в малейшей степени! Опасности — это моя жизнь! Чем больше напастей, тем лучше для меня! Только короли-бездельники жиреют в своих дворцах! Я жирею, сидя в седле или в военном лагере!»

И затем он еще раз повторил фразу, которая занимала его воображение: «От великого до смешного только один шаг!»

Очевидно, Наполеон неправильно понял сильное замешательство чиновников перед террором, потому что, когда он обвинил их в трусости, они ответили, что ничего не знают, кроме слухов о том, что случилось в России. Далее император разразился тирадой, направленной больше против превратностей судьбы, чем его собственных ошибок или ошибок его военных. «Я всегда бил русских! — категорически заявил он. — Да они не посмеют приблизиться к нам! Это не те люди, что были при Эйлау и Фридлянде. Их остановят у Вильно. Я иду, чтобы вернуться с 300 тысячами человек. Я побью их на Одере, а через шесть месяцев я опять буду на Немане![68] Я больше вешу, сидя на моем троне, чем во главе моей армии. Все, что произошло, — ничто. Это случайность. Все произошло из-за погоды. В этом нет и малой толики участия противника. Я бил их везде…»

Этот резкий монолог все продолжался и продолжался, ярость в голосе императора то нарастала, то затихала, порой его слова теряли всякий смысл. «Бывало и намного хуже. При Маренго до шести часов вечера меня били. На следующий день я был господином всей Италии. При Эсслинге я стал господином Австрии…. Я не мог остановить Дунай, который за ночь поднялся на 16 футов… но на этом австрийская монархия закончилась. В России то же самое. Я не могу остановить холод!»

После этого он шесть раз прощался, но никто не уходил, поэтому он продолжал свой сбивчивый монолог: «Наши норманнские лошади не выдерживают больше девяти градусов мороза. То же самое с людьми… можно сказать, что я слишком долго оставался в Москве. Возможно. Но это было прекрасно. Зима наступила раньше, чем обычно…»

Из этих путаных речей, состоявших из хвастовства и полуправды, было просто заключить, что рассудок Наполеона помутился от ужасов и усталости во время отступления. Аббат и другие слышавшие отрывистый рассказа императора в кабинете грязного варшавского отеля, скорее всего, тогда так и решили. Но последующие события доказали обратное. Все, что было нужно Наполеону в тот момент, он получил — полную уважения, покорную публику, отчаянная потребность в которой преследовала его всю дорогу до Парижа. На самом деле его задачей было успокоить самого себя.