Наполеон - спаситель России

А народы «неисторические», первобытные, и должны описываться совсем другой наукой — этнографией, от «эт­нос» — народ и «графос» — пишу. То есть народоописанием. История повествует о событиях, этнография — об обычаях, нравах и поведении, об одеждах и еде. То есть о статич­ных, мало изменяющихся состояниях.

О  русских туземцах и не писали исторических сочи­нений; в истории их как бы и не было. О русских тузем­цах писали исключительно этнографические сочинения — о его домах, одежде, пище, хозяйстве, суевериях[62]. Книги эти написаны с разной степенью достоверности, в разной мере интересны, и в них проявляется весьма разная мера таланта автора. Но вот что в них несомненно общее, так это сугубо этнографический подход. Самое большее, фик­сируются именно этнографические изменения: появился картуз вместо шапки; стали меньше носить сарафаны, больше платья «в талию»; смазные сапоги вытеснят лапти... и так далее. Так же вот и Николай Николаевич Миклухо-Маклай фиксировал, что изменилось на побережье Но­вой Гвинеи между двумя его приездами[63], а В.Г. Тан-Богораз очень подробно описывал, как изменяется матери­альная и духовная культура чукоч под влиянием амери­канского огнестрельного оружия и металлических ножей и скребков

[64].

Такие же подходы к «русским туземцам» проявляют и при советской власти. Скажем, у Г.С.Померанца есть раз­дражающе неправдоподобное, какое-то просто фанта­стическое положение о «неолитическом крестьянстве», дожившем до XX века[65]. Только в работах интеллигентов более современных поколений проявляется совсем дру­гая тенденция. Наиболее четко поставил задачу, пожалуй, Н.Я. Эйдельман, предположив: а что, если дворянская кон­сервативная позиция в эпоху Екатерины II как-то соотно­сится с позицией хотя бы части крестьянства[66]?!. Но даже и здесь поставлен вопрос — и не более. Ответа же на него нет и не предвидится.

Я же задам два более конкретных вопроса, без ответа на которые мы будем изучать историю 2-3%, даже 0,1% населения России так, словно это и есть вся история госу­дарства и общества Российского.

1. Недворяне, то есть и крестьянство разных губерний, и священники, и мещане, и старообрядцы, и казаки, — все эти группы русских туземцев участвовали в войнах с Тур­цией и с Пруссией. На глазах этих людей (в той же степени, что и на глазах дворян) происходило раскрепощение дворянства, доносились слухи о Французской революции и посылались экспедиционные корпуса Суворова в Италию.

Так вот: как сами-то эти люди воспринимали события, которым они были то свидетелями, то участниками? Чем были эти события не с точки зрения дворян и не с офици­альной точки зрения Российской империи, а с точки зре­ния нравственных и культурных ценностей их собствен­ных сословий?

Кстати, а какое воздействие оказывали эти историче­ские события на историю того или иного сословия или его части? Кем были для крестьян Наполеон ... да и Александр I в полупрусском мундире и с родным немецким языком?

2. Как изменялись сами «русские туземцы», разные группы «туземцев» в ходе исторического процесса? Вряд ли разные группы крестьянства, посадских людей, казаков и священников одинаковы в 1720-м и 1800-м годах, или скажем, в 1770 и 1830. Должны ведь изменяться не только их численность или состав (что иногда фиксируется исто­риками), но и их представления о самих себе, отношение к государству, к другим сословиям.

Не говоря ни о чем другом, ведь «туземцы» могут ев­ропеизироваться разными способами и совершенно не обязательно путем включения в число «русских европей­цев». До сих пор ни одно историческое исследование не посвящено этому важнейшему вопросу: самостоятельной модернизации недворян в Российской империи.

Пока нет работ, освещающих оба вопроса (огромных вопроса, вне сомнения), мы изучаем даже не два парал­лельных процесса, никак не связанных между собой. Мы изучаем историю одного из русских народов так, словно это и есть история обоих народов одновременно — ведь «русских туземцев» как бы и не существует.

Порой нам даже удается себя в этом убедить.

С точки зрения дворян

И более того. Вся уже написанная русская история XVIII-XIX веков волей-неволей написана так, словно дво­рянство, а потом дворянство и интеллигенция — это и есть весь российский народ. Историк, даже не склонный ни к какой тенденциозности, вынужденно опирается на пись­менные источники — то есть на то, что оставлено людьми изучаемой эпохи. В каком-то случае он легко подвергнет документ «внутренней критике» — то есть поймет, какие реалии жизни, даже не проговоренные в документе, за­ставили написать его так, а не иначе.

Получается, что мы и впрямь, вовсе не в переносном смысле слова и не в порядке художественного образа — мы изучаем историю 1% населения России так, словно этот 1% и есть все 100%. Что абсолютно неверно.

Россия бывшая и небывшая

Попробую еще раз назвать особенности той Рос­сии, которая состоялась после петровского погрома и долгих судорожных шараханий из стороны в сторону: дворцовых переворотов 1725-1762 годов.