Г. Ганнибал сам предал нам сей анекдот, рассказывая всегда оной со слезами, то есть, что не проходило ни одной ночи, в которую бы монарх не разбудил его, а иногда и не один раз. Великий сей государь, просыпаяся, кликивал его: «Арап!» – и сей тот же час ответствовал: «Чего изволите?»
– Подай огня и доску (то есть аспидную, которая с грифелем висела в головах государевых).
Он подавал оную, и монарх пришедшее себе в мысль или сам записывал, или ему приказывал и потом обыкновенно говорил: «Повесь и поди спи». Поутру же неусыпный и попечительпейший государь обделывал сии свои мысли или, внеся оные в записную свою книжку, отлагал исполнение оных до другого времени, смотря по важности дела*.
*До этого места рассказывал слышавший от самого государя действит. статский советник Михаил Васильевич Веревкин.
Но как великий государь приметил в сём арапе многие хорошие способности, которые могли приносить пользу отечеству, то, колико ни нужен был ему такой камердинер, однако же он отлучил его от себя, послав во Францию для учения, главнейше же инженерству, а по возвращении оттуда пожаловал его офицером в бомбардирскую роту гвардии своей. Впоследствии же достоинства его доставили ему чин инженер-генерала и кавалера Святого Александра Невского.
Калмык Петра Великого
Между множеством разосланных монархом в чужие краи молодых россиян, из всякого звания людей, для изучения разного рода наук, художеств, рукоделий и торговли, находился один из достаточных калужских помещиков, по фамилии Спафариев. Отец его дал ему слугу из калмыков, человека ума острого, ко всему способного и весьма верного, и приверженного к дому их.
Сей калмык, никогда почти не отлучаяся от господина своего, воспользовался преподаваемым ему учением, а паче касательно до морской науки, к чему наиглавнейше и назначен был г. Спафариев. Напротив же, сей господин его, или, не имея способности и рачения, или по старинным предуверениям, яко дворянин достаточный, считая для себя сего рода науку низкою и излишнею, ни в чём не успел, колико, впрочем, ни напоминал ему о том калмык его. А как, по прошествии назначенных учению лет, возвратился с прочими сей Спафариев в Петербург и должен был выдержать экзамен в присутствии самого монарха в коллегии Адмиралтейской, то калмык сей пожелал быть при сём испытании, дабы мог он выводить из замешательства господина своего напоминовением ему, что должно отвечать на вопросы, а может быть и для того, дабы иметь случай выставить и себя. Но как бы то ни было, он вошёл с прочими пред присутствие монарха, посредством проворства своего, то есть он забрал с собою все рисунки, черченные при учении господином его, которые и доставили ему вход сей.
И так, прежде нежели дошла очередь до господина Спафариева, калмык для напоминания ему нужного употреблял те секунды, в которые монарх, ходивший по палате, оборачивался к ним спиною; государь, однако же, сие приметив, спросил калмыка, зачем он здесь.
– Я, – отвечал он, – всемилостивейший государь, принял смелость войти сюда с господином своим для поправления его в случае замешательства его в ответах.
– Да разве ты что разумеешь?
– Я, ваше величество, быв неотлучен от господина моего, старался воспользоваться преподаваемым ему наставлением.
Монарх, удивяся сему, стал сам его расспрашивать по части морских познаний и к великому удовольствию своему нашёл его весьма в том знающим. После сего подобно же начал монарх испытывать господина его и нашёл, что, сколько слуга его был знающ, столько он несведущ. Какое же правосудный государь учинил решение? Калмыку сему не только пожаловал вольность, но и чин мичмана во флоте, а господина его, повелев написать матросом, отдать в команду ему, дабы он постарался научить его тому, что сам разумеет.
Калмык сей в 1723 году был уже морским капитаном, а потом дошел по службе и до контр-адмиральского чина и прозывался Калмыковым.
От адмирала Нагаева.
О талантливом калмыке Сердюкове