* Петр I осматривал Ладожский канал в октябре 1724 года.
и радуясь успешной работе, к строителям государь говорил: «Невою видели из Европы ходящие суда, а Волгою нашею, – указав на канал, – увидят в Петербурге торгующих азиатцев».
Желание его величества было безмерное соединить сим море Каспийское с морем Балтийским и составить в государстве своём коммерцию северо-западную и восточную чрез сопряжение рек Меты и Тверды одним каналом из Финляндского залива чрез Неву реку в Ладогское озеро, оттуда чрез реку Волхов и озеро Ильмень, в которое впадает Мета, а тою рекою до Тверцы, впадающей в Волгу, а сею – в Каспийское море.
Отмена коленопреклонений
В прежнее время при предшествующих царях было в обычае падать на колена при встрече Государя. Хотя это было всегда неприятно Петру Великому, но отвадить народ от этого обычая был он не в силах.
Но в первые годы существования Петербурга, когда были вымощены только главные улицы, было много болотистых мест и особенно в дождливое время, люди обыкновенно при этом промачивали и пачкали свою одежду.
Император каждый раз оказывал свое неудовольствие, то знаками, то словами; однакож народ не унимался. Видя, что народ не может добровольно отстать от своего старого обычая, царь Пётр сделал запрещение под страхом телеснаго наказания прекратить своё коленопреклонение и не мараться для него грязью.
От Яни, гоф-лейб хирурга Пстра I.
Скорая расправа
Государь любил вообще скорую расправу; за шалости, негодное поведение и другие непорядки наказывал он без замедления своею палкою или линьком, так что наказанный, спустя несколько часов после того, ещё мог чувствовать действие скорого правосудия. Если случалось ему кого наказать по напрасному обвинению и невинный при случае в сём объяснялся, то он в удовлетворение правосудия поступал так, как поступил с арапом, который был при нём пажом.
Государь, ездя на яхте по взморью между Петербургом и Кронштадтом, принужден был, по чрезвычайной тишине (штиль) целый день простоять на одном месте. После обеда, по своему обыкновению, лег в каюте спать; некоторые из бывших при нём играли и шумели так громко, что государь пробудился.
Услышав, что он встал, и, опасаясь за шум наказания, все тотчас попрятались по разным местам, так что на деке ни одного человека не было. Государь, взяв линёк, вышел из каюты на верх яхты, и никого не нашёл, кроме помянутого арапа, сидевшего на лестнице весьма тихо, схватил его за волосы и побил изрядно линьком, говоря:
– Когда я сплю, так вы не шумите и мне не мешайте.
Потом сошёл в каюту и опять лег. Бедный мальчик тот пуще плакал, что невинно был побит. Барон Любрас, бывший тогда инженер-капитаном, лейб-хирург Лешток и человека два русских морских офицеров, которые тогда шумели и заслужили наказание, вышли опять потихоньку и грозили всхлипывающему мальчику, чтоб он тише плакал, если не хочет в другой раз быть битым. Напротив того, тот не переставал плакать, грозя им, что скажет государю кто шумел, и кого побить должно было. Государь, выспавшись, вышел из каюты на дек в весёлом духе, нашёл всех во всякой тишине, играющих в карты, а мальчика плачущего, и спросил:
– О чём ещё плачешь?
– О том, – ответствовал арап, – что ты меня так больно побил совсем напрасно: я и с места не трогался, сидя всё на лестнице, а шумели и мешали тебе спать Лешток и Любрас.
– Хорошо, – сказал государь, – так как теперь ты невинно побит, то в другой раз, когда ты побои заслужишь, это зачтётся тебе.
Едва только прошло несколько дней, как утешенный арапчёнок сделал проступок, которым государя рассердил так, что он хотел хорошенько его наказать – мальчик в крайнем страхе пал на колени и во всё горло кричал:
– Помилуй, помилуй Бога ради! Ваше величество велели мне напомнить, что вы меня напрасно побили, и обещали при другом случае зачесть.
– Правда, – сказал император, рассмеясь, – встань, этот раз я тебя прощаю, потому что ты уже за нынешний проступок наказан был прежде.
«Бог простит…»