Царь Пётр Алексеевич, во младых летах, в 1698 году, будучи в Лондоне, познакомился чрез Меншикова, который неотлучно при нём в путешествии находился и в роскоши и в сладострастии утопал, с одною комедианткою, по прозванию Кросс, которую во время пребывания своего в Англии иногда для любовныя забавы имел, но никогда, однакож, сердца своего никакой женщине в оковы не предавал, для того, чтоб чрез то не повредить успехам, которых монарх ожидал от упражнений, в пользу Отечества своего восприятых. Любовь его не была нежная и сильная страсть, но единственное только побуждение натуры. А как при отъезде своём с Меншиковым послал к сей комедиантке пятьсот гиней, то Кросс, будучи сим подарком недовольна, на скупость российского царя жаловалась и просила его, чтоб он государю о сём пересказал. Меншиков просьбу её исполнил, донёс его величеству, но в ответ получил следующую резолюцию: «Ты, Меншиков, думаешь, что и я такой же мот, как ты! За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила своим передом». На сие Меншиков отвечал: «Какова работа, такова и плата».
Лондонский план Волго-Дона
Король Вильгельм приготовил ему удобный для жилья дом, каких много в Лондоне; дворцы не характерны для этого города, где мы видим лишь низкие дома без двора и сада, с маленькими дверями, как в наших лавочках. Царь нашёл свой дом ещё слишком роскошным; он расположился в матросском квартале, чтобы было удобнее совершенствоваться в морском деле. Он даже часто одевался как матрос и пользовался этой маскировкой, чтобы привлечь побольше моряков на свою службу.
Именно в Лондоне у него возник план соединения Волги и Танаиса. Он даже хотел соединить их каналом с Двиной и, таким образом, связать Ледовитый океан, Чёрное и Каспийское моря. Англичане, которых он с собой привёз, служили ему плохо в этом великом проекте, и турки, которые захватили у него Азов в 1712 году, ещё более противодействовали этому обширному предприятию.
Русский кулак и английский лоб
Во время пребывания Петра I в Лондоне, случилось ему видеть на площади вокзала английских бойцов, сражающихся друг с другом лбами, из которых один побивал всех. Возвратясь к ce6е в дом, рассказывал о таком сражении прочим россиянам и спрашивал: нет ли охотников из гвардейских гренадеров, при свите находившихся, побиться с силачом лондонским? Вызвался один гренадер мочной, плотной, бывалый в Москве часто на боях кулачных и на себя надеявшийся; он просил позволения сперва посмотреть такую битву, что и было разрешено. Гренадёр, приметя все ухватки их, уверял государя, что он первого и славного бойца сразит разом так, что с русскими впредь биться не пожелает. Государь, улыбнувшись, говорил ему:
– Полно, так ли? Я намерен держать заклад; не постыди нас.
– Извольте, государь, смело держать – я не только этого удальца, да и всех с ним товарищей вместе, одним кулаком размечу: видь я, царь-государь, за Сухаревою башнею против кулачной стены хаживал! Я зубы с челюстями и рёбры англичанину высажу.
Спустя несколько дней, Петр обедал у герцога Леедса; завёл разговор о бойцах, которых он видел, и сказал ему, что русский гренадёр победит первого их витязя. Прочие лорды, уверенные о силе и мастерстве победителя своего, против которого никто не мог стоять, осмелились предложить, не угодно ли государю подержать заклад, что англичанин верх одержит.
– А сколько? – спросил государь.
– Пятьсот гиней.
– Пятьсот гиней! Добро. Но ведайте, господа, что мой боец лбом не бьётся, а кулаком обороняется.