Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Между тем из 124 светских судей, данных ему, не нашлось ни одного, который бы не приговорил его к смерти; и те, которые не умели писать, просили других расписаться за них. В Европе говорили и даже печатали, что царь приказал перевести с испанского на русское судебное дело Дона Карлоса, этого несчастного принца, которого его отец Филипп II заключил в тюрьму, где этот наследник великой монархии умер; но никогда не было процесса Дона Карлоса, и никогда не было известно, умер ли этот принц насильственной или естественной смертью. Пётр, самый деспотичный из монархов, не нуждался в примерах. Достоверно то, что его сын умер в своей постели на следующий день после приговора и что у царя в Москве была одна из лучших аптек Европы. Между тем возможно, что царевич Алексей, наследник самой обширной монархии мира, единогласно осуждённый подданными его отца, которые могли бы стать однажды его подданными, мог умереть от потрясения, которое произвёл в его теле столь странный и зловещий приговор. Отец пришёл навестить своего умирающего сына, и говорят, что он пролил слёзы… Но, несмотря на эти слёзы, друзья его сына были колесованы. Он приказал отрубить голову своему собственному шурину графу Лопухину, брату своей жены Оттокезы (?) Лопухиной, с которой он развёлся, и дяде царевича. Духовник царевича также поплатился головой. Если Московия была цивилизована, то следует признать, что эта цивилизация ей стоила дорого. Остаток жизни царя был лишь продолжением его великих планов, его работ и подвигов, которые, кажется, сгладили излишек его, быть может, необходимой жестокости. Он часто выступал с речами при дворе и в своём совете. В одной из этих речей он сказал, что он принёс своего сына в жертву благу своих подданных.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Царь – академик

Когда Пётр I возвратился в Россию, то получил известие об избрании его членом Парижской Академии Наук. Аббат Биньон, письмом от 10 августа 1717 года, уведомил о том лейб-медика царскаго Арескина, который отвечал на это письмо только 17 ноября, извиняясь в позднем ответе утомительным, путешествием и многотрудными делами. Арескин говорит: «Его величеству весьма приятно, что ваше знаменитое собрание удостоило его принятием в число своих членов, представляя ему свои благородные труды с 1б99 года, принадлежащее по праву каждому академику. Он при случае постарается засвидетельствовать вам свою за то благодарность. Его величество также одобряет ваше, милостивый государь, мнение, что перед наукою отличие состоит не столько в высоком звании, сколько в гении, талантах и трудолюбии, а, тщательными своими изысканиями всех возможных редкостей и открытий в своих владениях и сообщением оных Академии, его величество постарается заслужить имя полезнаго члена вашего знаменитаго собрания».

По выслушании этого письма, «всё собрание», говорит протокол заседания (в среду, 22 декабря 1717 года) бывшаго под председательством аббата Биньона, «решило единогласно и без баллотировки признать царя академиком «hors de tout rang» и возложило на президента всепокорнейше возблагодарить его величество от имени всей Академии».

В письме от 24 декабря 1717 года, на имя государя, Биньон изъясняет чувства признательности и радости всей Академии при известии о принятии царём звания академика, говорит, что г. секретарю академии Фонтенелю поручено написать благодарственный ответ и продолжает: «Никто лучше его (Фонтенеля) не в состоянии того исполнить. Он уже показал опыты своего искусства во всех родах и особенно богат прекрасными и изящными выражениями; и так, представляя ему сказать вашему величеству то, что прилично при подобном случае, ограничу себя уверением, что между нами нет ни одного, который бы охотно ни приложил стараний своих к тому, что может вам быть угодно. Вашему величеству стоит только повелеть: вам без сомнения известно, что нет науки, в которой бы кто-нибудь из членов академии не мог вас удовлетворить. Мы всегда почтём особенною милостию, если вашему величеству угодно нам будет что-нибудь приказать. Cиe чувство происходит не от уважения должнаго вашему сану: оно есть дань удивления, в которое нас приводят великия предначертания, вас всегда занимавшия, и к которым присоединить можно одно только желание, чтоб в климате, куда до сего ещё с трудом проникали искусства и науки, нашлись люди, могущие соответствовать блистательным видам вашего величества» и проч. *).

*) Это письмо напечатано в Отеч. Записках за 1821 г. ч. V, стр. 180. Ред.