Народный совет

— Да и я сам, позвольте, — вещал безоблачный Павел Сергеевич, — не вижу ничего зазорного в том, чтобы в парке покататься с семьей, скажем, на аттракционах или поесть мороженца…

Накануне Алена накидала в чатик скриншотов из закрытого инстаграма его молодой жены, которая, посетив какой-то мастер-класс, занималась производством хенд-мейд косметики. Такая женщина если и будет есть мороженце, то только разве что в парке Ретиро в Мадриде. "Попробовала я ее крем. Такое и на жопу мазать страшно. Поставляют в салоны красоты в Крыму, кстати", — сопроводила Алена фотографии бесценной информацией.

Довольный своими рассуждениями, Павел Сергеевич поглаживал белые усы и широко улыбался.

— Мы не против благоустройства. Мы против нарушения законов, — ответила Мария Соловьева. Перед ней на столе стоял фотоаппарат, она записывала нашу встречу. И депутат работал на камеру, начав разговор с того, как он горой стоит за жителей.

— Ну что вы! — воскликнул Павел Сергеевич и замахал руками так, будто хотел отбиться от такой крамолы. — Елизавета Эдуардовна — уважаемый человек. Немыслимо, чтобы она допустила такое!

— Не только допускает, но и покрывает, — серьезно заявила Мария.

Возникла неловкая пауза, во время которой было слышно, как тяжело сопел помощник депутата, сидевший рядом со мной. Он тщательно записал наши имена, адреса и телефоны, а также по какому вопросу мы пришли. Сфотографировал нас, чтобы сделать формальный пост-отчет на странице Павла Сергеевича в фейсбуке.

Легко было предположить, что он напишет:

"Последний в этом году приём жителей прошел. Ко мне обращаются жители с совершенно разными проблемами и вопросами: бла-бла-бла. Друзья, я всегда рад оказать помощь в вопросах, с которыми вы ко мне обращаетесь. Благодарю за оказанное доверие!"

Павел Сергеевич собирался с мыслью, поэтому инициативу в разговоре перехватила Марина Аркадьевна, представившаяся членом экологического совета округа. Она начала излагать трагичную историю благоустройства со всеми мельчайшими подробностями, которые мы с Марией тоже добавляли по мере необходимости, в ее пространный монолог. Павел Сергеевич сидел неподвижно, сложив руки, сцепленные в замок, на животе и пристально смотрел в нашу сторону. По выражению его лица было понятно, что он запутался еще до того, как тяжелая строительная техника въехала в парк без документов. Его измученный помощник обиженно склонился над листом бумаги и с моей подсказки делал краткие записи. Он то и дело горько вздыхал, выражая свою безутешную скорбь. Когда поток информации от Марины Аркадьевны иссяк, депутат оживился и задал единственный возникший у него вопрос.

— Простите, а вы кто? — Он замахал руками, помогая себе сформулировать вопрос точнее, — в смысле, от какой вы организации?

— Ни от какой! — выпалила Мария Соловьева, когда я собиралась упомянуть Народный совет. — Мы жители района.

— И вам никто не платит за все это? — Павел Сергеевич указал на бумаги, которые мы сложили перед ним на столе.

— Мы занимаемся этим в свободное от работы время, — отрезала Марина Аркадьевна.

Перед нашим уходом помощник пролистал мое обращение, полноценный талмуд с детальным разбором нарушений, выжимками из законодательства, фотографиями и копиями писем из инстанций — серьезное произведение бюрократического мастерства, над которым я сидела почти неделю.

— Мне придется разбираться с этим все новогодние праздники, — жалобно пискнул помощник депутата.

— Ваша служба и опасна и трудна! — Подбодрила его Мария Соловьева, вручив в нагрузку свои два листочка.

В тот день, по мнению депутата Павла Сергеевича, его помощник Виталий надел крайне фривольную рубашку. Вроде бы все в ней было и прилично, и как обычно, но нежно-голубая ткань была настолько тонка, что казалась полупрозрачной, а фасон излишне обтягивающим, отчего были видны поникшие сисечки его полноватого помощника. И каждый раз, когда тот являлся на глаза депутату, взгляд Павла Сергеевича не мог отлипнуть от этих мужских сисечек со втянутыми сосочками. Они были удивительно под стать вялому, флегматичному темпераменту своего обладателя. Павел Сергеевич рассматривал их исподтишка одновременно с чувством и любопытства, и гадливости, как ребенок рассматривает вынутую из носа козявку. Смутившись от собственного такого пристального внимания и опасаясь, как бы помощник не заметил и чего не подумал, депутат перевел взгляд на часы.