— Не, Толян, дали принудительно-испытательный срок до осени.
— И где будешь отбывать повинность, каторжник? Не на рудники хоть сослали?
— Под твоим бдительным оком, Ваше Преподобие! Ты рад, надеюсь? Только я сперва исповедаться обязан…
— Боюсь, Ромыч, перепрошивка мозгов тебе мало поможет. Но я рад. Давай-ка подгребай в «Питон», я как раз выходной обмываю. Посидим, обсудим. И не дрейфь, брат, снизойдёт и на тебя божья благодать.
Паб «Лысый питон» презентабельным можно назвать только с пьяного глаза. Однако здешние завсегдатаи — сплошь преподы медицинского вуза, менты местного отдела с собратьями-гайцами и, собственно, Его Преподобие отец Анатолий.
— Тёмный! — радостный возглас Толяна прорывается сквозь гул голосов в прокуренном тесном зале. — Сюда ходи!
Под совершенно отстойное музыкальное сопровождение, дребезжащее из динамика над входной дверью, пробираюсь по узкому проходу к дальнему столику. Там и расположился мой друг в довольно плотной компании. Вот же трепло — посидим, обсудим… Похоже, там и присесть-то негде.
— О, Тёмный, рублём не подогреешь? — путь мне преградила вытянувшаяся справа длинная конечность в форменном рукаве.
И это вместо «Добрый вечер». На лоха я, что ли, похож? Не припомню ни единого раза в этом заведении, чтобы менты не пытались выпотрошить мой карман. А Сергей Сухов, похоже, в органах за идею работает. Я молча лезу за мелочью и, выбрав среди нескольких монет одну, вкладываю в протянутую ладонь.
— Держи два, сдачи не надо.
— Ты охренел, Тёмный? Я косарь просил! Надо было тебя, щенка, за тонировку по полной…
— Слышь, Сухой, ты на моей тонировке подогрелся уже так, словно я целый автопарк вкруговую затонировал.
— А ты чего такой дерзкий, малыш? — начинает бычиться уже хорошо поддатый Серёга.
— Малыш у тебя под брюхом, — я отталкиваю зависшую руку и следую дальше под гогот ментов и угрозы Сухого.
— С каких пор бандиты с большой дороги побираются у бедных студентов? — горланит Толян.
— Закройся, Поп, а то до прихода не доползёшь.
— Остерегись, окаянный…
Взаимный стёб обрывается, когда я добираюсь до отца Анатолия. Девушки — нечастые гости в «Лысом питоне», тем удивительнее, что за нашим столом целых две, подпирающие Преподобного с обеих сторон. Здесь же убивает рабочее время хозяин заведения Стас, и попивает свой любимый «Абсентер» хмурый и молчаливый патологоана́том из меда Борис, больше известный всем как Пила. Он же первый протягивает ладонь для рукопожатия.
Спустя полчаса я окончательно понимаю, что приехать сюда было ошибкой. Толян накачался пивом уже неслабо и теперь тискает громко ржущих девок. Обеим лет по двадцать, а то и меньше — под яркой, поплывшей на жаре штукатуркой не разберёшь. Матерятся через слово, хлещут пиво, дымят каждые пять минут и одаривают меня и Пилу призывными взглядами. Впрочем, Стасу тоже перепадает внимание. Никаких сомнений в том, что четыре партнёра девчонок не пугают.
Но, полагаю, Преподобный ограничится тактильными ощущениями. Пила, кажется, этих мартышек в упор не видит. А я не выношу пошлых и прокуренных баб, от которых несёт пивом. Усмехаюсь про себя — Стасу сегодня повезло! Кажется, он это понимает и с радостью принимает, поскольку выбор у него невелик. Мужику уже полтинник, да и рожей он не вышел. Почему-то в его семье вообще симпатичных не случилось. А девчонки, если умыть, то и ничего…
Уже задохнувшийся в сигаретном дыму, я достаю из кармана пачку сигарет и закуриваю. Когда сам дымишь — не так тошно.
— Опаньки! — громко удивляется Толян. — Что за дела? Сынок, ты же не куришь!
В ответ я неопределённо пожимаю плечами. А Толян громко и неодобрительно цокает языком, будто не жмёт сейчас левых тёлок, а на облаке сидит, весь такой непорочный.
— А курить — тоже грех? — хихикает рыжая.
— Грех, дочь моя…
Толян ударился в проповедь, а я со злостью затушил окурок. Ни хрена не спасает… С курением я завязал сразу после армии. Развязывать и в мыслях не было… до минувшей субботы. Лялька… маленькая с-с… Такая красивая и трогательная… И такая же взбалмошная дрянь. Смотрел на неё, а душу терзала схватка одинаково острых и ярких желаний… потребностей — защитить и удавить…
Взрыв смеха за столом выдёргивает меня из ненужных воспоминаний, и я заставляю себя прислушаться.
— А вот ещё один в тему:
Смех девчонок особенно раздражает — развязный, ненастоящий… И совершенно некстати в памяти звучит Лялькин смех. Когда-то мне очень нравилось её веселить…
Да — совершенно некстати… Третью ночь мне снится, чертовка, — выпрыгивает из разбитой машины, глаза горят, волосы развеваются… и кричит звонко, отчаянно:
Вот и мозги у меня теперь не в порядке!..
23