Нарвегия

В-общем, они потом, как поправились – пытались в суд подать. На фирму, которая оборудование-то закупала. Ага, два раза!.. Босс, как узнал, что случилось – сразу с семьёй чухнул в Чурессию, а оттуда – в БША… А здесь остались стрелочники. Ну, всё – как всегда.

– Да, знакомая история… – Лена вздохнула, глядя в пол, – Это – Нарвегия, мать её…

Вдруг Лена подняла взгляд на Леонида. Снаружи уже было светло, да и лампочка у них ещё горела. Леонид внезапно осознал, что Лена вовсе не так стара и озлоблена на жизнь, как ему показалось там, в детском садике, словно бы годы и километры назад… И сейчас она несмело улыбалась:

– Спасибо. Теперь мне куда лучше. – она рукавом свободной руки попыталась стереть с лица пот, – И чёрт меня дёрнул «нырять» в эту проклятую дыру!.. Прости… Хотела порисоваться! На тренировке я видела, как наши это проделывают. Но… Я же не могла знать – что коробки украли!

Леонид фыркнул, осторожно пытаясь помочь ей, вытирая бледное чумазое лицо остатками неиспользованных полос:

– Да нет… Было здорово! Ты так классно летела! Я сразу подумал о футболе! Ох, и вратарь бы из тебя получился!.. – и уже серьёзней, – Ничего – даст Бог – заживёт. Тебе сколько лет?

– Ф-ф-у-у!.. Что за вопрос к даме?! – вот она уже и (Может, бессознательно – чисто автоматически!) – кокетничает?!..

– Балда ты, а не дама. Спрашиваю, как доктор: сколько лет, столько и дней должен лежать гипс! – Леонид старался выглядеть серьёзным.

– А-а… Ну, тогда пусть месяц с небольшим лежит… А «гипс» – этот? – она с сомнением повела рукой на перевязи, глянув вниз, на неуклюжую конструкцию.

– Нет, конечно… Этот – на пару дней, не больше. Надо зафиксировать, чтобы кости не сдвигались и не тёрлись при твоих движениях, да и во сне, и опухоль не увеличивалась. Потом можно будет наложить нормальный.

Но – его-то уж лучше – в больнице.

– Если – в больнице, так только не в любимой Нарвегии! Здесь меня – ну, то есть, нас! – уже наверняка слишком хорошо знают! – В голосе снова слышались нотки злости.

– Ну… Посмотрим, – выдавил Леонид. – А сейчас нужно подстраховаться. Разрывы тканей обширные. И кровь шла. А заражение нам совсем ни к чему. Поэтому, – он перечислил, что нужно из лекарств, и спросил, – Твоя… Гуландом ничего не подумает, если я дам ей денег, и отправлю в аптеку?

– Н-нет. Но… Всё-таки будет лучше, если с ней на эту тему буду общаться я. Меня она знает давно, а тебя… – вдруг она хихикнула, как бы смущённо. – Нет, не подумай ничего такого! Я здесь была… Только с моими! Э-э… Соратниками!

Леонид… Рассмеялся. Весело и свободно. Потом посерьёзнел. Плохо. Ему совсем ни к чему, чтоб эта… женщина в него влюблялась. А к этому, похоже, идёт – вон, уже стесняется, что он может заподозрить её в… Романах на стороне. И неразборчивых связях.

Нет, это пока – лишнее. Здоровье и… Бегство – важнее.

– Надеюсь, старушка простит нас за простыню? – попытался он сменить тему.

– Само-собой! Ну, в-смысле, включит в счёт!

– Понял. Ладно, чем раньше ты выпьешь антибиотики, тем мне будет спокойней.

Он накинул Лене на плечи свою лёгкую ветровку, чтобы не так было заметно лубок, и снабдил соответствующим количеством валюты – как местной, для аптеки, так и иностранной – для компенсации «материального ущерба».

Вскоре Леонид уже слушал разговор, проходивший на кухне – ну, вернее, не сам разговор, так как слов было не разобрать – а гул голосов, раздающийся с кухни. Он почему-то был спокоен за «свои тылы» – по тону Лены чувствовалось, что она доверяет женщине «старой закалки».

Лена вернулась, принеся в здоровой руке новую простыню.

«Порядок!» – она кивнула, и Леонид отошёл от двери, хмыкнув.

Они скинули обувь и носки – да, у Лены они тоже ещё не просохли. Развесили всё на краю помоста. Затем Леонид расстелил им по три курпачи, и они прилегли, вздыхая и переговариваясь. Леонида интересовало, далеко ли до круглосуточной аптеки, и не вызовет ли их заказ подозрения…

Через десять минут зашумели запоры, и хозяйка отчалила, заперев их на три ключа.

Лена объяснила, почему за хозяйку не волнуется: её сын служил в армии в Чурессии, и не так, как сейчас служат – когда дал деньги, и не выходи из дома хоть «целый» положенный месяц «службы» – а по-настоящему, два года. Вернулся – попал под исторический «разгул демократии». Работы не стало – пошёл в челноки. Ездил и в Жайтай, и в Фурцию… А потом его на границе таможенники и убили.

Ну, как убили – видать, затребовали слишком большую мзду, он и стал «выступать». Слово за слово – сцепились. А у тех – само-собой, ленты под боком – сдали в КПЗ. А там строптивого решили «обработать». А тот – стал отмахиваться. Даром, что Дисбат… Ну вот и доотмахивался – со злости забили до смерти. Так что когда Гуландом выдали труп, его было и не узнать: вместо лица – сплошное синее месиво. А внутри – ни одного целого рёбра!

Само-собой, ни суды, ни Дисциплинарные Комиссии никого не признали виновным. Так как причину смерти судебные медики записали – «воспаление лёгких».

Про такие случаи Леонид слышал. А сейчас и столкнулся, получается, лично.