Нас было трое

Дэвид глубоко вдыхает и замирает. Долго всматривается в мое лицо, а затем на выдохе тихо произносит:

— Тот, кто напал на Роберта Андерсона, был с ним невероятно жесток. Тяжелая черепно-мозговая травма. Удивительно, как он вообще выжил… — Дрожащей рукой мужчина размазывает влагу по щеке. — Он уже в сознании, но не говорит. Думаю, и не сможет. Если не умрет, останется «овощем».

У меня холодок пробегает по телу.

— Это жестоко, — выдыхаю.

— Если бы я знал, кто это сделал… — Еще один пронзительный взгляд. — Я бы… поблагодарил его.

Меня чуть не сбивает с ног это признание. Руки дрожат, они не в состоянии удержать поднос, поэтому мужчина хлопает меня по спине, сам берет его и несет на веранду.

— Ты знаешь, что с ней будет трудно, — бросает через плечо, — и все равно готов побороться. А это значит, что я никогда не ошибался в тебе, сынок. Спасибо.

Не знаю, что ответить, поэтому решаю промолчать.

Выходим на веранду. Элли лежит в кресле-качалке, укрытая пледом. Руки покоятся на животе, ноги поджаты, голова безвольно склонена набок, взгляд отсутствующий. Джимми стоит в сторонке, курит и с беспокойным видом поглядывает на нее.

— Элис, мы принесли тебе кофе, — нежно произносит Дэвид.

Ставит поднос на стол.

— Хорошо. — Единственная ее реакция.

Взгляд по-прежнему устремлен в никуда.

— Джеймс, идем, выпьем с нами кофе. — Кивает в сторону стола мистер Кларк, но тут же отвлекается на едва различимую с внутреннего дворика трель звонка. — Кто-то пришел, пойду, узнаю, кто.

Я беру стул, подставляю ближе к креслу Элли, сажусь и поправляю плед, которым она укрыта. Бережно укутываю ее ноги, затем осторожно касаюсь руки. Ее ладони прохладные, особенно по сравнению с моими горящими от напряжения пальцами. Поднимаю тихонько ее руку и касаюсь губами. Ощущение такое, будто с размаху ныряешь в прохладные, свежие простыни жарким летним днем.

Элли медленно поворачивается. Впервые за утро ее взгляд немного проясняется. Глаза удивлены и словно говорят: «Неужели, я тебе все еще интересна?» И я одним взглядом отвечаю: «Всегда. В любом состоянии. Только ты. Клянусь». И ответом на ее лице расцветает робкая улыбка.

И только я хочу улыбнуться в ответ, как замечаю мелкие жемчужинки на ее веках — проступившие нечаянно слезы.

Нам не нужно слов. Я прижимаюсь ближе, утыкаюсь губами в ее макушку, а Элли кладет голову на мое плечо. Знаю, о чем она думает. Всегда знаю. Читаю по лицу любые ее мысли. Это всегда отличало наши отношения — нам не нужно трепаться, чтобы понимать друг друга. Один взгляд — и мы проникаем друг в друга буквально до границ души.

— Ты здесь, — шепчет она.

Ее дыхание щекочет мне шею.

— И никуда не уйду. — Прижимаю ее к себе крепче.

И чувствую, как мои внутренности наполняются до краев мягким и теплым идущим от нее светом.

— Милая, там твоя подруга. Мэгги. — Сообщает ее отец, возвращаясь на веранду. Ставит на стол коробку с печеньями. — Я сказал, что тебе нужен покой, поэтому она просто передала тебе презент. — Он оборачивается к Джимми. — А еще эта девушка спросила про тебя, Джеймс. Выйди к ней, она ждет.

Друг напрягается всем телом. И я чувствую, как в моих объятиях замирает Элли. Их взгляды встречаются.

— Э… о’кей… — Бормочет он, бросая сигарету в железную банку из-под томатной пасты, приютившуюся в углу возле перил.

Он топчется на месте, будто ожидая от Элли какой-то реакции. Словно, запрети она, и он не пойдет. Но та тихонько выдыхает и, поерзав, крепче жмется ко мне.

Вижу, как в нем разгорается ревность. И ярость. Сжав челюсти, Джимми уходит. За нашими спинами громко хлопает дверь. Делая вид, что ничего не заметил, Дэвид размешивает сахар в чашках и ставит перед нами. Сам садится на свободное кресло.

— Я видела его глаза. — Едва слышно шепчет мне Элли.

Она поднимает подбородок и смотрит мне в лицо.

— Чьи?

— Бобби. — Ее голос срывается на хрип.

Большим пальцем провожу по ее щеке, стирая слезу.

— Все забудется. — Обещаю.

— Нет. Ты не понял. Я видела их. Вчера.

У меня внутри все обрывается.

— Пробралась в его палату. — Поясняет Элли, задыхаясь. — Чтобы убить.

Ее отец, охнув, роняет чашку с кофе себе на брюки. Ойкнув, подскакивает и спешно прикладывает к ногам полотенце.

— Элис… — Качает он головой.

— А потом увидела, насколько он жалок, и не смогла…

Она, как котенок, жмется ко мне, пряча нос подмышку. И я касаюсь губами ее волос и наслаждаюсь этим прикосновением. Сжимаю ее в своих объятиях крепче, глажу по спине и зажмуриваюсь. Мне хочется забрать всю ее боль, всю горечь и отчаяние.

Дэвид встает:

— Пойду-ка, переоденусь.

А мы сидим с Элли, сплетясь, как лианы, и боясь отпустить друг друга хотя бы на миг.

— Я должна тебе сказать. — Наконец, произносит она, глубоко вдыхая прохладный утренний воздух, и отрывается от меня. Смотрит прямо в глаза.

— О чем?

Я так боюсь этого взгляда. Он разделяет нас, точно Большой Каньон. Секунду назад казалось, что я обрел ее, а теперь она хочет сказать что-то такое, что разобьет мне сердце. Не знаю, что именно. Но чувствую. Мне изо всех сил хочется ухватиться за нее и не отпускать, пока она не передумает, но с ее губ уже срывается признание: