Нас было трое

— Проживи ты хоть вечность, никто не будет любить тебя так же сильно, как люблю я. — Говорит Майкл, сделав глубокий вдох. Он ужасно волнуется. — Мое сердце отдано тебе одной. Ты давно это знаешь. Наверное, я люблю тебя даже сильнее самого себя, ведь любовь к тебе, ко всему, что ты есть, она живет в каждой клеточке моего тела, в каждой области души. Только рядом с тобой, я живу. Только рядом с тобой чувствую, что все смогу. Ты — мой солнечный свет, моя воздух, моя вселенная. Ты — моё всё. Клянусь, что буду любить тебя вечно.

Меня захлестывает волна нежности. Я словно бегу по ступеням из воздуха, но не падаю. Так легко, хорошо, светло. Это мой день. И мне безумно хочется целовать своего мужа. Долго, страстно, всю ночь. «Скорей бы церемония закончилась».

— Помнишь, как мы впервые встретились? — Говорю я, глядя в его глаза. — Наверное, не будь этой встречи, не было бы и меня. Она все изменила в моей жизни. Ровно, как и поцелуй, который мы подарили друг другу впервые. — В голове всплывают воспоминания про наш «первый раз», но я не произношу этого вслух, просто поворачиваюсь и нахожу папу среди собравшихся, и тот улыбается, вероятно, поняв, о чем я подумала. Снова смотрю в глаза Майки: — Ты исцелил меня. Ты стал моим светом. Ты как рука помощи, поданная прямо с небес для моей заблудшей души. То, что я чувствую к тебе, трудно описать словом «любовь». Ты — вся моя жизнь. Без тебя мне не нужно никакого солнца, никаких звезд или луны. С тобой я умею летать. Клянусь любить тебя, Майкл Салливан, до своего последнего вдоха.

Мы обмениваемся кольцами, целуемся, а затем принимаем поздравления от гостей. Даже его мать не сдерживает слез. Она не желала ему такой жены, как я, но все равно рада.

— Мой мальчик счастлив, это самое главное, — признается свекровь, произнося тост.

— О лучшем зяте я не мог и мечтать. — Вздыхает мой отец, поднимая бокал.

Мы с Майки кружимся в нашем первом танце и не устаем любоваться друг другом.

— Я хочу тебя, миссис Салливан, — шепчет он, прижимая меня к себе.

По мне пробегает жаркая волна. Улыбаюсь, искоса поглядывая на гостей:

— Еще пару часов, муженек. — И подмигиваю ему. — Потерпи немного.

Мы, наконец-то, живем вместе. Больше не нужно мотаться часами между штатами, чтобы повидаться. Можно сколько угодно времени проводить вдвоем и наслаждаться этим единением. Что может быть лучше?

— Может, сбежим? — Его голос ласкает мягким бархатом.

Я смеюсь, погружаясь в его объятия. Никогда мне не было так легко и хорошо.

— Не получится.

— Если я приму приглашение, — говорит он еле слышно, — мы купим квартиру на Манхеттене. Пара спален, паркетные полы, широкие окна с балконом и видом на Центральный парк. Хочешь?

— Тогда тебе придется взять ипотечный кредит, доктор Салливан. — Улыбаюсь я, рисуя в воображении нашу будущую квартирку. — Даже если сложить все наши сбережения, приплюсовать к ним подарки на свадьбу…

— Не думай об этом, просто доверься мне. — Он ведет меня в танце так же уверенно, как и по жизни.

— Хм, похоже, я удачно вышла замуж!

— Просто мне хочется, чтобы ты скорее родила мне троих… или пятерых маленьких Салливанов.

Я отстраняюсь, чтобы на секунду взглянуть в его глаза.

— Двух. — Смеюсь. — И только после того, как построю карьеру.

— Трех, — он зарывается носом в мои волосы, как хитрый рыжий кот. — К черту карьеру. Трех маленьких розовощеких карапузов!

— Ты никогда не умел торговаться. — Усмехаюсь.

— Четырех… — Мурлычет, поглаживая спину.

— Хорошо, трех! — Сдаюсь.

— Когда начнем? Сегодня? — Спрашивает игриво.

Поднимаю глаза к вечернему небу и забываю, как дышать. Вечер сегодня волшебный, вокруг такая красота — океан, свежий воздух, ласкающий кожу ветер.

— Я тебя люблю, — говорю тихо.

— Как ловко вы уходите от ответа, миссис Салливан. — Майкл кружит меня, затем останавливается. Мягко целует в губы, а потом еле слышно шепчет на ушко: — Значит, сегодня. Решено.

Но нормальной первой брачной ночи у нас не выходит, потому что умирает мой отец. О его плохом самочувствии после полуночи сообщает нам администратор отеля. Скорая, госпиталь, бессонная ночь, и, наконец, под утро нам говорят, что он в критическом состоянии — неизвестно, сколько еще протянет.

— Онкология, последняя стадия.

Что?!

Я в панике. Ничего не понимаю. Почему он ничего не сказал?

Отец крепился, ничего не рассказывал, чтобы не испортить нам праздник. Прятал обезболивающие, с трудом держался на ногах, но старался улыбаться через чудовищную боль, грызущую его изнутри.

А перед тем, как умереть, папа признался, что обещал себе дожить до того дня, когда передаст меня в надежные руки Майкла. Он взял меня за руку и попросил прощения за то, что не всегда был со мной рядом, а, когда я сказала, что люблю его, закрыл глаза и ушел со спокойной душой.

Как так?

Почему сегодня и сейчас?