Нас называли ночными ведьмами. Так воевал женский 46-й гвардейский полк ночных бомбардировщиков

Наш аэродром в это время был объявлен запретной зоной. Дневные полки напряженно летали на освобождение Севастополя. Пути штурмовиков и истребителей проходили почти над нами. И «братики» считали нужным немного отклониться, чтобы поделать разные виражи над женским полком. «Бочки», «имельманы», стрельба из пулеметов и ракетниц — так они приветствовали нас… А мы спали после ночных полетов. Пришлось командованию Армии умерить такое проявление чувств и «закрыть» аэродром.

Надя Попова говорила впоследствии: «Кто не летал на Севастополь, тот не представляет себе, каким может быть заградительный огонь». Дуся Пасько вспоминала, что ничего страшнее полетов на Севастополь не было. Тем замечательнее, что мы в этих полетах не имели потерь. После освобождения города еще пару дней летали на мыс Херсонес, тоже на аэродромы врага, там их было три. А потом видели, как фашисты на лодках, верхом на бревнах и досках пытались отплыть от Крымского берега. Куда? Может быть, рассчитывали на свои корабли? Или так, от отчаяния? Видели и других немцев, которые вместе с нашими солдатами убирали разбитую технику на берегу.

В полку царили радость и воодушевление. Мы никогда не видели такой впечатляющей картины разгрома фашистской армии. Казалось, что вот он, конец войны!

Во время боев в Крыму мы входили в другую, 8-ю Воздушную Армию. Ее путь лежал, кажется, в Румынию. А наша, 4-я ВА была переведена на Западный фронт.

Встал вопрос: а куда дальше мы? Хотелось поближе к Москве, на западное направление, в Белоруссию, хотелось вернуться в свою, ставшую близкой 4-ю ВА. Вершинин и Петров тоже просили вернуть наш полк в их подчинение… Еще до ухода 4-й Армии из Крыма вызвал меня Вершинин и командировал в Москву, в ЦК комсомола. Это была такая нелегальная командировка. ЦК нас призывал и мог помочь. Я прилетела, секретарь ЦК комсомола выслушал мой рапорт, звонил кому-то в Верховное Главнокомандование, но, кажется, вопрос уже был решен положительно… Я вернулась в Крым 4 мая, когда полк уже работал на Севастополь. Нам не дали и дня отдыха, после окончания боев в Крыму мы тут же вылетели на Западный фронт. Кстати, командир Сталинградской дивизии даже рапорт подал, чтобы полк оставили в его дивизии, но поздно, приказ получен!

И вот летом 1944 года мы уже в Белоруссии, на аэродроме Сеща. Смоленск был освобожден, бои шли где-то в районе Могилева. После просторов юга, больших станиц, гор, рек и морей мы начали привыкать к лесу, маленьким деревенькам и трудностям ориентировки. Летом мы почти все время жили в лесу, где нас поедали комары. Мы выбирали полянку, пригодную для взлета и посадки. Палаток не ставили. Летчики спали под самолетами, остальные — под деревьями. Если было время, для штаба строили шалаш. Но чаще мы располагались под березой, делая указатели: КП — сюда, к березе приколачивали дощечку с надписью: «Штаб».

Но как ни примитивно было наше жилье, оно у нас всегда было уютным. Девушка, даже если спит на земле, обязательно постелит простыню. А Амосова и Никулина еще на Кавказе купили красную скатерть и всюду возили ее с собой. Когда сделают в лесу шалаш, тотчас же одну сторону его завесят этой скатертью, чемодан прикроют салфеткой, да еще флакон одеколона поставят сверху…

Мы вернулись в 4-ю ВА и вошли в дивизию полковника Покоевого, которая состояла из одних полков По-2, ранее летавших на Севере. Гвардейских частей среди них не было. Встретили нас настороженно, как обычно бывало сначала, долго присматривались к нашей работе, посылая на старт своих представителей. Начальник штаба дивизии полковник Стрелков, как мне казалось, придирался к нашему штабу, и я старалась поменьше к нему обращаться. Но вскоре все это прошло, своей боевой работой мы заслужили уважение штаба дивизии, и полковник Стрелков стал нашим другом. С этой дивизией и прошли мы оставшуюся часть боевого пути. Сначала Минск, затем Польша, Восточная Пруссия, Германия — Штеттин, Нойбранденбург…

Когда шли бои на минском направлении, мы едва успевали за наземными войсками. Проезжая со штабом на полуторке по центральному шоссе, видели по обочинам брошенную и разбитую технику, трупы лошадей и людей. Видели виселицы с еще не убранными трупами. Наша армия шла вперед, освобождая пункт за пунктом, а разбитые немецкие части оставались в лесах и полях вдоль шоссе, иногда с техникой, в тылах наших войск…

Нам представлялось, что если наш фронт окружил Минскую группировку, то это означает, что немецкие части находятся внутри кольца советских войск. Постепенно кольцо сжимается, одни сдаются в плен, другие погибают.

Все оказалось не так. Рокоссовский прошел со своим фронтом вперед, «окруженные» немцы остались в тылу, скрываясь по лесам, болотам, занимая некоторые села иногда довольно крупными соединениями. Получилось, что по дороге идут наши войска, а вокруг сидят немцы. И так как авиация всегда находилась немного позади передовых частей, мы эту «кашу» почувствовали. Мы едем по дороге, вдруг выясняется, что дальше пути нет: немцы прорвались через дорогу, стоят в деревне за десятки километров от передовой…