Наш человек в Гаване

– Да. Но, к сожалению, не очень хорошо.

– И все же лучше, чем эти скоты, не сомневаюсь. Надо будет нам с вами как-нибудь сразиться. Но игра в шашки требует осторожности, как и жена профессора Санчеса. – Он, не глядя, передвинул шашку и сказал: – Сегодня вечером вы были у доктора Гассельбахера.

– Да.

– Ну разве это разумно, мистер Уормолд? – Не поднимая головы, он передвигал по доске шашки, играя сам с собой.

– Разумно?

– Доктор Гассельбахер попал в странную компанию.

– Я ничего об этом не знаю.

– Почему вы послали ему из Сантьяго открытку, где было помечено крестом окно вашей комнаты?

– Сколько всякой ерунды вам докладывают, капитан Сегура!

– Я не зря интересуюсь вами, мистер Уормолд. Я не хочу, чтобы вы попали в грязную историю. Что вам сегодня рассказал доктор Гассельбахер? Имейте в виду, его телефон подключен.

– Он хотел сыграть нам пластинку из «Тристана».

– А может, рассказать вам об этом? – Капитан Сегура перевернул лицом вверх лежавшую у него на столе фотографию: ярко, как всегда на моментальных снимках, белели лица людей, толпившихся вокруг кучи истерзанного металла, бывшего когда-то автомобилем. – Или об этом? – Лицо молодого человека, не дрогнувшее даже от ослепительной вспышки магния; пустая коробка от папирос, смятая, как его жизнь; мужские ноги у самого его плеча.

– Вы знаете этого человека?

– Нет.

Капитан Сегура нажал на рычажок, и чей-то голос заговорил по-английски из ящика, стоявшего у него на столе:

– Алло! Алло! Говорит Гассельбахер.

– У вас кто-нибудь есть, Г-гассельбахер?

– Да, друзья.

– Какие друзья?

– Если вам необходимо это знать, у меня мистер Уормолд.

– Скажите ему, что Рауль погиб.

– Погиб? Но вы обещали...

– Не всегда можно предотвратить несчастный случай, Г-гассельбахер.

Голос чуть-чуть заикался на гортанных звуках.

– Но вы дали мне слово.

– Машина перевернулась лишний раз.

– Вы сказали, что только припугнете его.

– Вот мы его и припугнули. Ступайте и скажите ему, что Рауль погиб.

Шипение пленки продолжалось еще секунду; потом хлопнула дверь.

– И вы все еще утверждаете, что ничего не знали о Рауле? – спросил Сегура.

Уормолд поглядел на Беатрису. Она едва заметно помотала головой. Уормолд сказал:

– Даю вам честное слово, Сегура, что до сегодняшнего вечера я даже не знал, что он существует.

Сегура переставил шашку.

– Честное слово?

– Да, честное слово.

– Вы – отец Милли, приходится вам верить. Но держитесь подальше от голых женщин и жены профессора Санчеса. Покойной ночи, мистер Уормолд.

– Покойной ночи.

Они почти дошли до двери, когда Сегура сказал им вдогонку:

– А мы все-таки сыграем с вами в шашки, мистер Уормолд. Не забудьте.

Старый «хилмен» ждал их на улице. Уормолд сказал:

– Я отвезу вас к Милли.

– А сами вы не поедете домой?

– Сейчас уже поздно ложиться спать.

– Куда вы едете? Я не могу поехать с вами?

– Мне хочется, чтобы вы побыли с Милли, на всякий случай. Вы видели фотографии?

– Нет.

Они молчали до самой улицы Лампарилья. Там Беатриса сказала:

– Напрасно вы все-таки дали честное слово. Можно было без этого обойтись.

– Вы думаете?

– Ну, конечно, вы вели себя профессионально. Простите. Я сказала глупость. Но вы оказались куда профессиональнее, чем я думала.

Он отворил входную дверь и посмотрел ей вслед: она шла мимо пылесосов, как по кладбищу, словно только что кого-то похоронила.

2

У подъезда дома, в котором жил доктор Гассельбахер, он нажал звонок чьей-то квартиры на втором этаже, где горел свет. Послышалось гудение, и дверь открылась. Лифт стоял внизу, и Уормолд поднялся на тот этаж, где жил доктор. В эту ночь Гассельбахер, верно, тоже не мог заснуть. В щели под дверью был виден свет. Интересно, он один или советуется с голосом, записанным на пленке?

Уормолд быстро усваивал правила конспирации и приемы своего неправдоподобного ремесла. На площадке было высокое окно, которое выходило на слишком узкий, никому не нужный балкончик. Оттуда Уормолду был виден свет в окнах доктора и без труда можно было перемахнуть на соседний балкон. Он перелез, стараясь не глядеть вниз, на мостовую. Шторы были неплотно задернуты. Он заглянул в просвет между ними.

Доктор Гассельбахер сидел к нему лицом; на нем были старая Pickelhaube [каска с острым наконечником, которую носили в германской императорской армии (нем.)], нагрудник, высокие сапоги и белые перчатки – старинная форма улана. Глаза у него были закрыты, казалось, он спал. На боку висела сабля, и он был похож на статиста, наряженного для киносъемки. Уормолд постучал в окно. Доктор Гассельбахер открыл глаза и уставился прямо на него.

– Гассельбахер!

Доктор чуть-чуть пошевелился, может быть, от ужаса. Он хотел было скинуть с головы каску, но ремень под подбородком ему помешал.

– Это я, Уормолд.

Доктор опасливо подошел к окну. Лосины были ему слишком тесны. Их шили на молодого человека.

– Что вы тут делаете, мистер Уормолд?

– Что вы тут делаете, доктор Гассельбахер?

Доктор открыл окно и впустил Уормолда. Он очутился в спальне. Дверцы большого гардероба были распахнуты, там белели два костюма – точно последние зубы во рту старика. Гассельбахер принялся стягивать с рук перчатки.