Наш общий друг. Часть 3

— И домашнимъ блаженствомъ, — повторилъ ея отецъ, очень довольный подсказаннымъ словомъ.

Белла поцѣловала его.

— Бѣдный милый папа! И въ этой-то грязной тюрьмѣ вы проводите всѣ часы вашей жизни, когда вы не дома?

— Когда не дома или не на пути сюда, мой другъ. Да… Видишь ты вонъ ту конторку въ углу?

— Въ самомъ темномъ углу, въ самомъ дальнемъ и отъ оконъ, и отъ камина? Вотъ ту, самую противную изъ всѣхъ?

— Неужели она и вправду такъ не нравится тебѣ, моя дорогая? — спросилъ херувимчикъ, разсматривая конторку глазами художника, съ склоненною на-бокъ головой. — Это моя. Ее прозвали «Ромтиной насѣстью».

— Чьей насѣстью?

— Ромтиной. Конторка, видишь ли, немножко высока, о двухъ ступенькахъ, потому-то и «насѣсть». Ромти — это меня такъ величаютъ.

— Какъ они смѣютъ! — воскликнула Белла.

— Они шутятъ, милая, шутятъ! Всѣ они здѣсь помоложе меня, ну вотъ и шутятъ. Что жъ тутъ такого? Они могли вѣдь прозвать меня кубышкой, карапузикомъ и мало ли еще какой скверной кличкой, которая мнѣ была бы и вправду непріятна. А Ромти. Что такое? Ну, Ромти, такъ Ромти. Господи Боже, отчего жъ бы и нѣтъ?

Нанести тяжелый ударъ этому доброму существу, служившему для нея, при всѣхъ ея капризахъ, предметомъ нѣжности, любви и восхищенія съ самаго ранняго ея дѣтства, было для Беллы самой трудной задачей въ этотъ трудный день ея жизни; «эхъ, лучше бы я сразу сказала ему», думала она. «Лучше было сказать въ ту минуту, когда у него мелькнуло подозрѣніе. А теперь онъ опять счастливъ, такъ жалко его огорчать».

Онъ снова принялся за свой хлѣбъ и за молоко въ наипріятнѣйшемъ расположеніи духа. Продолжая обнимать его рукой за шею, она тихонько прижала его къ себѣ и, ероша въ то же время ему волосы съ неудержимой потребностью шалить съ нимъ, — потребностью, основанной на привычкѣ всей жизни, — уже открыла было рогь, чтобъ сказать: «Папа, дорогой мой, не огорчайся, я должна сообщить тебѣ одну непріятную вещь», вдругъ онъ остановилъ ее самымъ неожиданнымъ образомъ.

— Богъ ты мой! — вскрикнулъ онъ, снова разбудивъ всѣ эхо Минсингъ-Лэна. — Какъ странно!

— Что такое, папа?

— Вонъ идетъ мистеръ Роксмитъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, папа! О нѣтъ! — закричала Белла въ страшномъ волненіи. — Не можетъ быть!

— Да вотъ онъ! посмотри!

И въ самомъ дѣлѣ, мистеръ Роксмитъ не только прошелъ мимо окна, но и вошелъ въ контору, и не только вошелъ въ контору, но, увидѣвъ себя наединѣ съ Беллой и ея отцомъ, бросился къ Беллѣ и схватилъ ее въ объятія, твердя съ восторгомъ: «Милая, миля дѣвочка!» И не только это (чего и такъ было достаточно, чтобъ удивить), но еще то, что Бела, въ первую минуту потупивъ головку, подняла ее и положила къ нему на грудь, какъ будто это было излюбленное и привычное мѣсто успокоенія для ея головы.

— Я зналъ, что ты пойдешь къ нему, и пошелъ за тобой, — сказалъ Роксмитъ. — Любовь моя! Моя жизнь… Теперь ты моя!

И Белла отвѣтила:

— Твоя, если ты находишь, что и стою любви.

Послѣ этого она совершенно потонула въ его объятіяхъ — потому ли, что очень ужъ крѣпки были объятія, потому ли, что они встрѣтили такъ мало сопротивленія съ ея стороны.

Херувимчикъ, чьи волосы при такомъ поразительномъ зрѣлищѣ взъерошились бы сами собой, если ихъ раньше не взъерошила Белла, отшатнулся назадъ въ оконную нишу, гдѣ онъ сидѣлъ передъ тѣмъ, и смотрѣлъ на парочку, выпучивъ глаза.

— Ахъ, мы совсѣмъ забыли про бѣднаго папа! — сказала Белла. — Я еще ничего не сказала папа! Разскажемъ папа.

И съ этимъ оба повернулись къ нему.

— Я попросилъ бы тебя прежде, моя дорогая, немножко вспрыснуть меня молокомъ, а то я чувствую, что сейчасъ въ обморокъ упаду, — пролепеталъ херувимчикъ.

И въ самомъ дѣлѣ, добродушный маленькій человѣчекъ еле стоялъ на ногахъ, и чувства его, судя по всему, быстро испарялись, подымаясь вверхъ отъ колѣнъ. Белла вспрыснула его не молокомъ, а живой водой своихъ поцѣлуевъ, но зато дала ему выпить молока, и мало-по-малу онъ ожилъ подъ ея ласкающей, заботливой рукой.

— Мы вамъ разскажемъ понемножку, милый папа, — сказала Белла.

— Другъ мой, — произнесъ херувимчикъ, глядя то на одну, то на другого, — другъ мой! Вы мнѣ такъ много сказали съ… съ мѣста въ карьеръ, если смѣю такъ выразиться, что, мнѣ кажется, я буду въ силахъ теперь выслушать даже все сразу.

— Мистеръ Вильферъ! — заговорилъ возбужденно-радостно Джонъ Роксмитъ. — Белла беретъ меня, хотя у меня нѣтъ состоянія, нѣтъ даже заработка пока, — ничего, кромѣ надежды на будущее… Белла меня беретъ!

— Признаться, мой милѣйшій, я и то ужъ начиналъ догадываться, что Белла васъ беретъ, судя по тому, чему я былъ свидѣтелемъ пять минутъ тому назадъ, — проговорилъ слабымъ голосомъ херувимчикъ.

— Папа, вы не знаете, какъ я его обижала! — сказала Белла.

— Сэръ, вы не знаете, какое у нея сердце! — сказалъ Роксмитъ.

— Папа, вы не знаете, какая я была мерзкая тварь, когда онъ спасъ меня отъ себя самой! — сказала Белла.

— Сэръ, вы не знаете, какую жертву она для меня принесла! — сказалъ Роксмитъ.

— Дорогая моя Белла! — началъ патетически херувимчикъ. — И вы, дорогой мой Джонъ Роксмитъ, если вы позволите мнѣ такъ васъ называть…