Наш общий друг. Часть 3

Херувимчикъ, не рискуя прямо обращаться къ столь неумолимой богинѣ, пересылалъ ей пищу черезъ третье лицо, говоря: «Баранины для твоей мама, душенька Белла», или: «Лавви, я думаю, твоя мама скушала бы салату, если бъ ты положила ей на тарелку». Мистрисъ Вильферь принимала эти дары какъ въ столбнякѣ, съ полнымъ отсутствіемъ сознанія, и въ такомъ же состояніи вкушала ихъ. Отъ времени до времени она клала на столъ ножъ и вилку, какъ будто вопрошая свою душу: «Что это такое я дѣлаю?», причемъ сверкала глазами то на одного, то на другого изъ присутствующихъ, съ нѣмымъ негодованіемъ требуя отъ нихъ объясненія. Магнетическимъ дѣйствіемъ такого сверканья было то, что человѣку, на котораго она сверкала, никоимъ образомъ не удавалось притвориться, что онъ не сознаетъ этого факта, такъ что всякій посторонній зритель, даже не видя мистрисъ Вильферъ, могъ бы легко догадаться, на кого она сверкаетъ, но отраженію ея взгляда на лицѣ, подвергавшемся его дѣйствію въ данный моментъ.

Миссъ Лавинія была необыкновенно благосклонна къ мистеру Сампсону въ этотъ разъ и сочла нужнымъ объяснить сестрѣ — почему.

— Не стоило безпокоить тебя моими дѣлами, Белла, пока ты вращалась въ кругу, настолько далекомъ отъ нашей семьи, что трудно было ожидать, чтобы ты заинтересовалась такой мелочью, — сказала она, надменно вздернувъ подбородкомъ. — Дѣло въ томъ, что Джорджъ Сампсонъ — мой женихъ.

Белла была рада это слышать. Мистеръ Сампсонъ густо покраснѣлъ и почелъ своимъ долгомъ обхватить миссъ Лавви за талію, но, наткнувшись на большую булавку въ кушакѣ молодой леди, накололъ себѣ палецъ и громко вскрикнулъ, чѣмъ привлекъ на себя молніеносный взглядъ мистрисъ Вильферъ.

— Дѣла Джорджа идутъ хорошо (чему, говоря откровенно, трудно было повѣрить въ данную минуту) и, вѣроятно, въ этомъ мѣсяцѣ мы обвѣнчаемся. Я не хотѣла говорить тебѣ, пока ты жила у твоихъ Боф… — Тутъ миссъ Лавинія круто оборвала свою рѣчь и докончила гораздо спокойнѣе: — пока ты жила у мистера и мистрисъ Боффинъ. Но теперь я могу сообщить тебѣ эту новость, какъ сестрѣ.

— Благодарю тебя, Лавви. Поздравляю тебя.

— Спасибо, Белла. Сказать по правдѣ, мы съ Джорджемъ даже поспорили тогда изъ-за того, говорить ли тебѣ. Но я сказала ему, что ты едва ли заинтересуешься такимъ пустякомъ и что онъ никогда не станетъ тебѣ близкимъ человѣкомъ, потому что всего вѣроятнѣе, что и всѣ мы станемъ чужими для тебя.

— Ты ошибалась, милая Лавви, — сказала Белла.

— Да, такъ оно выходитъ теперь, но вѣдь обстоятельства измѣнились, голубушка. Джорджъ получилъ новое мѣсто, и у него есть будущность впереди. Я не рѣшилась бы сказать тебѣ этого вчера, когда ты сочла бы его надежды жалкими и ничтожными, но сегодня я говорю объ этомъ совершенно смѣло.

— Съ какихъ поръ ты стала такъ робка, Лавви? — спросила, улыбаясь, Белла.

— Я не говорила, Белла, что я стала робка, — отвѣчала Неукротимая. — Но, можетъ быть, я могла бы сказать — если бы меня не удерживало вниманіе къ чувствамъ сестры, — что съ нѣкоторыхъ поръ я стала независима, слишкомъ независима, моя милая, для того, чтобы спокойно видѣть, какъ на моего нареченнаго (вы опять уколетесь, Джорджъ!)… смотрятъ сверху внизъ. Ты, впрочемъ, не подумай, Белла, что я осудила бы тебя за такое отношеніе къ моему жениху въ то время, когда ты разсчитывала на блестящую партію. Я хотѣла только сказать, что я стала независима.

Задѣло ли Неукротимую заявленіе Беллы, что она не намѣрена ссориться въ этотъ вечеръ, разбудило ли ея старую ревность возвращеніе Беллы въ сферу волокитства мистера Джорджа Сампсона, или, можетъ быть, для того, чтобы придти въ лучшее настроеніе, ей непремѣнно нужно было сцѣпиться съ кѣмъ-нибудь, только она вдругъ стремительно накинулась на свою величавую родительницу:

— Мама, пожалуйста, не пяльтесь на меня такимъ удручающимъ образомъ! Если вы видите черное пятно на носу, — скажите; а если ничего не видите, оставьте меня въ покоѣ!

— Это ты мнѣ говоришь такія слова?! — воскликнула мистрисъ Вильферъ. — Позволительно ли?…

— Ради Бога, мама, не будемъ говорить о томъ, что позволительно и что — нѣтъ. Коль скоро дѣвушка выросла настолько, что можетъ стать невѣстой, она имѣетъ право не желать, чтобъ на нее смотрѣли, какъ на стѣнные часы.

— Дерзкая! — сказала мистрисъ Вильферъ. — Попробовала бы которая-нибудь изъ дочерей твоей бабушки заговорить съ ней въ такомъ тонѣ! Твоя бабушка не посмотрѣла бы на то, сколько ей лѣтъ, а преспокойно отправила бы ее въ темную комнату.

— Моя бабушка, вѣроятно, не пялилась на людей до того, что они готовы были провалиться сквозь землю, — отрѣзала Лавинія, скрещивая руки и откидываясь на спинку стула.

— Нѣтъ, пялилась! — упрямо возразила мистрисъ Вильферъ.