Наш общий друг. Часть 3

— Нѣтъ ничего невозможнаго и въ томъ, полагаю, — продолжалъ мистеръ Боффинъ, обращаясь къ Софроніи, — что вы, сударыня, въ свою очередь были такъ добры, что оказали честь моей старушкѣ, прикидывая въ умѣ, не удастся ли вамъ въ ближайшемъ будущемъ взять ее подъ вашу опеку. Можетъ быть, вы даже надѣялись стать для нея тѣмъ, чѣмъ для нея была миссъ Белла Вильферъ, или чѣмъ-нибудь побольше?

— Надѣюсь, — заговорила рѣзко мистрисъ Ламль. подаривъ его презрительнымъ взглядомъ, — надѣюсь, что если бъ я была для вашей жены чѣмъ-нибудь, то ужъ, вѣроятно, чѣмъ-нибудь побольше миссъ Беллы Вильферъ, какъ вы ее называете.

— А вы какъ ее называете, сударыня? — спросилъ мистеръ Боффинъ.

Мистрисъ Ламль не удостоила его отвѣтомъ. Она сидѣла съ вызывающимъ видомъ, постукивая о полъ ногой.

— Повторяю, въ этомъ нѣтъ ничего невозможнаго на мой взглядъ. Какъ вы находите, сэръ? — продолжалъ мистеръ Боффинъ, обращаясь къ Альфреду.

— Ничего невозможнаго, — согласился тотъ съ прежней улыбкой.

— Такъ вотъ скажу вамъ, — заговорилъ очень мягко мистеръ Боффинъ, — этому не бывать. Я не хотѣлъ бы, чтобъ у меня вырвалось хоть одно слово, которое вамъ было бы непріятно вспомнить впослѣдствіи, но — этому не бывать.

— Софронія, душенька, слышишь? — проговорилъ ея супругъ насмѣшливымъ тономъ. — Этому не бывать!

— Да, не бывать, — подтвердилъ мистеръ Боффинъ, еще понизивъ голосъ. — Ужъ вы насъ извините. Ступайте вы своей дорогой, а мы пойдемъ своей; на этомъ, я надѣюсь, дѣло и кончится къ удовольствію всѣхъ сторонъ.

Взглядъ, которымъ удостоила его въ отвѣтъ мистрисъ Ламль, былъ положительно взглядомъ недовольной стороны, требующей изъятія ея изъ поименованной категоріи; однако она ничего не сказала.

— Лучшее, что мы могли сдѣлать въ данномъ случаѣ, это — взглянуть на вопросъ съ коммерческой точки зрѣнія. А какъ коммерческая сдѣлка, онъ разрѣшенъ, — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Вы оказали мнѣ услугу, большую услугу, и я вамъ за нее заплатилъ. Имѣете вы что-нибудь возразить противъ цѣны?

Мистеръ и мистрисъ Ламль переглянулись черезъ столъ, но ни тотъ, ни другая не нашли возраженій. Мистеръ Ламль только пожалъ плечами, а мистрисъ Ламль не проявила ровно ничего.

— Прекрасно, — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Мы надѣемся (я, то есть, и моя старушка), вы отдадите намъ справедливость въ томъ, что мы выбрали самый простой и самый прямой путь, какой только можно было выбрать въ данномъ случаѣ. Мы со старушкой старательно обсудили дѣло между собой и рѣшили, что поощрять васъ въ вашихъ надеждахъ и даже просто молчать было бы нечестно съ нашей стороны. Вотъ потому-то я и далъ вамъ понять безъ дальнѣйшихъ разговоровъ, что… — Мистеръ Боффинъ поискалъ было новаго оборота рѣчи, но, не найдя ни одного столь выразительнаго, какъ его прежняя фраза, повторилъ, конфиденціальнымъ тономъ: — что этому не бывать. Если бъ я умѣлъ сказать все это какъ-нибудь полюбезнѣе, я такъ бы и сдѣлалъ. Надѣюсь, впрочемъ, что я не былъ слишкомъ нелюбезенъ, по крайней мѣрѣ я этого не хотѣлъ. Итакъ, — прибавилъ онъ въ видѣ заключенія, — желаю вамъ благополучно идти вашей дорогой, а за симъ прощайте.

Мистеръ Ламль, съ нахальнымъ смѣхомъ, всталъ по одну сторону стола, а мистрисъ Ламль, презрительно нахмурившись, — по другую. Въ эту минуту на лѣстницѣ раздались торопливые шаги, и въ комнату влетѣла безъ доклада Джорджіана Подснапъ, вся въ слезахъ.

— О, Софронія! — воскликнула она, всплеснувъ руками и бросаясь къ ней съ поцѣлуями. — Милая моя, дорогая! Можно ли было подумать, что вы попадете въ такую бѣду! Можно ли было подумать, что у васъ съ Альфредомъ будетъ въ домѣ распродажа послѣ всего прежняго, послѣ того, что вы для меня сдѣлали! Вы оба были такъ добры ко мнѣ… О, мистрисъ Боффинъ! простите меня за вторженіе, но вы не знаете, какъ я любила Софронію даже послѣ того, какъ папа запретилъ мнѣ бывать въ ея домѣ. Вы не знаете, что я перечувствовала за нее, когда узнала отъ мама, что они раззорились! Вы не знаете, какъ я не спала цѣлыя ночи и все плакала, оплакивала мою бѣдную Софронію, моего перваго и единственнаго друга!

Манера мистрисъ Ламль рѣзко измѣнилась подъ дѣйствіемъ поцѣлуевъ этой простенькой дѣвочки. Она поблѣднѣла, какъ смерть, и бросила умоляющій взглядъ сперва на хозяина, потомъ на хозяйку. И оба поняли ее безъ словъ, поняли тоньше и лучше, чѣмъ, можетъ быть, поняли бы болѣе образованные люди на ихъ мѣстѣ, ибо чутье у этихъ простыхъ стариковъ вытекало прямо изъ сердца.