Наш Современник, 2001 № 10

В политическом смысле диктатура пролетариата означала, что у богатых изъято главное средство власти — возможность не допускать людей к участию в выборе жизнеустройства или скупать их голоса. Бедные действительно стали влиять на ход жизни — гораздо больше даже, чем того хотело советское государство. В социальном смысле она означала запрет на убийство бедных богатыми. Равный доступ к минимуму пищи, то есть право на жизнь, было утверждено как не подвергаемое обсуждению Откровение. Никаких голосований по этому вопросу не допускалось. Из этого и вытекали 34 млн пайков во время “военного коммунизма” — для всех горожан, и банкиров, и трубочистов. Из личных симпатий, злоупотребив своей властью, Ленин выхлопотал паек первой категории (как для молотобойца) для антикоммуниста академика Павлова и его жены. Но без коррупции ведь никакая власть не обходится, хотя коррупция коррупции рознь.

Утвердив равенство в вопросе жизни и смерти, диктатура пролетариата была вынуждена наложить мораторий на равенство атомизированных голосов — на демократию для богатых. Иначе, как ни крути, убийство бедных было не остановить — хотя бы на 70 лет. Когда мы стали зажиточны и утратили память о настоящей бедности, мы легко отказались и от этой защиты. Каждый про себя подумал, что бедным при Чубайсе станет не он сам, а его сосед. Жизнь нанесла тяжелый удар по этому стереотипу.

 

Образ труда и безработицы

В сущности, главным объектом антисоветской пропаганды был подрыв устоев общества-семьи

— в плане как социального, так и национального устройства. Эта пропаганда оказалась наиболее действенной в самой модернизированной части общества, в среде интеллигенции. Как уже не раз говорилось, “мы не знали общества, в котором живем”, и принимали почерпнутую из обществоведения идею, что советское общество — это просто продукт прогрессивного развития того же западного общества, стадия в его “естественной”, проходящей в соответствии с законами общественного развития эволюции. Что-то у нас лучше, что-то хуже, есть пережитки прошлого. При таком видении СССР все его бытие трактовалось в понятиях западного

общества. Возникало желание сравнить отдельные элементы нашего и западного жизнеустройства и “взять оттуда все лучшее”. Отпадала сама проблема подобия систем и вопрос о “применимости” у нас ихнего “лучшего”.

Одним из главных смыслов, входящих в культурное ядро любого общества, является труд

(и его тень — безработица). С ним связаны многие частные стороны экономического и социального порядка, представления о взаимной ответственности государства и гражданина, важные символы и даже религиозные установки. Высокое качество программы разрушения символов в проблеме труда подтверждается тем, что отключение здравого смысла удалось не в связи с каким-то отвлеченным вопросом, а вопреки очевидным и осязаемым материальным интересам буквально каждого человека.

Полная занятость была бесспорным и фундаментальным социальным благом, которое было достигнуто в ходе советского проекта. Отсутствие безработицы было колоссальным прорывом к благополучию и свободе простого трудящегося человека. Мы еще даже не можем вполне оценить утрату этого блага — у нас еще нет людей, по-настоящему осознавшими себя безработными и, главное, воспроизводящими безработицу в своих детях, в следующих поколениях. Мы еще живем “наполовину советским” порядком.

Целый срез антисоветского мышления сложился на основе категорий классовой борьбы. Вот на Западе она узаконена, введена в рамки права, сложилась целая культура борьбы, и в результате достигнуто динамичное экономическое и социальное развитие. У каждого рабочего в кастрюле курица, а около дома сносная машина — это благодаря забастовкам. Но и буржуазию эти забастовки заставляют тщательнее вести дела. Что же мы-то? Страна таких замечательных традиций рабочего движения? И начали эту тему мусолить, а потом и в рабочую среду нести. Ты же рабочий, тебя эксплуатируют, надо же бороться за свои интересы! Цивилизованно, конечно. Теперь не булыжник оружие пролетариата, нужны права, нужен закон о праве на забастовку.

И уже к началу перестройки была подготовлена почва для воззрений, которые полностью разрушали всю конструкцию общества-семьи, накладывали на нее несовместимые с нею представления общества борьбы, которое уравновешивается силой или угрозой применения силы. Идея легализации забастовок стала одной из главных в так называемом “демократическом движении”, а с 1989 года в программе Межрегиональной депутатской группы Верховного Совета СССР. Началась активная пропаганда этой идеи в печати и на митингах, а также просто лихорадочная агитационная работа в рабочих коллективах. По ряду причин, блестяще описанных в американской советологической литературе, самым подходящим контингентом для этого были шахтеры.