Наша первая революция

Эта тактика не нова. Буржуазная литература о деятельности рабочего правительства в Париже в 1871 г.*282 представляет собою нагромождение инсинуаций, лжи и клевет. Задачи такой тактики: восстановить общественное мнение промежуточных слоев против "неистовств" пролетариата. Наша либеральная пресса не выдумала в этом отношении ничего нового. Бесспорно сочувственное отношение к Совету массы населения, в том числе демократической интеллигенции, не позволяет официальным вождям либерального общества травить Совет Рабочих Депутатов, как врага нации, но они делают, что могут, чтобы подорвать его популярность. Ресурсы их критики так же ничтожны, как их цель. /* Г. Струве и тут впереди других. Он пишет: "СРД заготовил (на словах) вооруженное восстание и тем приготовил свой собственный арест" ("Полярная Звезда" N 1, стр. 11)./

Восстание в Москве

Девятое января в Петербурге, октябрьская стачка во всей России и декабрьское восстание в Москве*283 - вот три вехи, отмечающие поступательное движение русской революции. Мы уже знаем, как г. Струве задним числом "одобрил" 9 января и стачку в октябре. К последнему событию, к восстанию в Москве, он отнесся совсем иначе.

В первую минуту он признался, что для него "смысл этого явления загадочный". Для г. Струве было загадочно, что тот самый народ, который 9 января выдвинул свои требования, который в октябре добился уступок безоружным, но не бескровным восстанием, народ, у которого уступки были тотчас же отняты, как только убыла волна, что этот народ сделал то, что он делал во всех местах в такие моменты своей истории: вышел на улицы и начал строить баррикады. Поистине, загадочно!..

Г-ну Струве надоело быть непроницательным. Он не предвидел восстания, и оно не входило в его планы. Если, тем не менее, восстание случилось, тем хуже для него. И, подумав, Струве решил, что в Москве не было восстания. "Quasi-восстание в Москве" - вот какое определение дает он московским событиям.

"В Москве не было вооруженного восстания населения, - пишет он, - были столкновения отдельных, относительно весьма немногочисленных, групп населения с полицией и войсками, были бутафорские (!) баррикады, воздвигнутые "революционной" интеллигенцией в союзе с терроризированными дворниками и увлеченными уличными мальчишками; была отчаянно храбрая, геройская борьба нафанатизированных, обрекших себя гибели рабочих" ("Полярная Звезда" N 3, стр. 225).

Итак, обстановка восстания: бутафорские баррикады; персонал его: 1) "революционная" (не революционная) интеллигенция, 2) терроризированные (ею?) дворники, 3) увлеченные (ею?) мальчишки, 4) нафанатизированные (ею?) рабочие. И вот эта поистине "весьма немногочисленная группа населения" держалась на бутафорских баррикадах чуть не две недели. Смысл этого явления действительно "загадочный"!

В следующей статье г. Струве еще энергичнее подчеркивает главную черту этой картины: московское население, вместе с "широкой или большой интеллигенцией" испугалось восстания и было совершенно пассивно. Итак, "малая" или "узкая" интеллигенция и фанатики-рабочие, обрекшие себя смерти (сколько таких могло быть? - горсть!), не только успевали, при испуганной пассивности всего населения, терроризировать дворников и при их помощи строить баррикады, но и умудрялись держаться на этих бутафорских баррикадах - без поддержки, при полной пассивности перепуганного населения! - две недели против кавалерии, артиллерии и пехоты!

Если на первый взгляд живописание г. Струве являло вид "загадочный", то при дальнейшем расследовании оно становится невероятным, а при окончательном рассмотрении оказывается, как увидим, заведомо-ложным.

Г. Струве приводит в своей статье письмо москвича, "вся жизнь которого прошла и проходит в служении русскому освобождению". Что же пишет этот почтенный москвич? Он жалуется на то, что со стороны влиятельных учреждений не было ничего предпринято для прекращения кровопролития. "Дума, - пишет он, - в течение трех первых дней восстания даже не собиралась". Другая корпорация граждан - "с значением и весом", - московский университет тоже не сделал "ничего утешительного". Интеллигенция опять-таки ничего не предприняла, "чтобы прекратить бойню в самом начале". "В этот исторический момент, - жалуется московский корреспондент, - она показала себя бессильной". И в заключение он спрашивает: "Кто же действовал?" и отвечает: "Народные массы. Эти действовали, действовали стихийно, без плана, ощупью. Вот почему события приняли такие размеры и были так полны ужаса и дикости" ("Полярная Звезда" N 4, стр. 281).