Нашествие

В глазах Таланова не читается и следа насмешки. Мосальский неохотно берется за скобку двери. Вернувшийся Фаюнин, облизывая губы, сторонится в дверях.

Фаюнин. Видали, — как пробка у меня вылетел! Вопите ура, Иван Тихонович: сам буду жить у вас. (На радостях он даже пытается обнять Таланова.) Зато уж потесню маненько, кабинетик-то отберу. Временно! Крупной фирме место только в Москве. Кстати, я сего генерала и на новоселье пригласил. Четверть века именин не справлял… теперь уж по новому стилю их отпляшем. Подарков не жду, а уж с супругой пожалуйте!

Таланов. Вряд ли выйдет, — мы люди больные…

Фаюнин. Не пренебрегайте: сам Шпурре будет. Пригодится! Насчет Андрея подумайте. И хотя… (загадочно) мы его, возможно, еще нынче вечерком сами увидим, политически важно, чтоб это исходило именно от вас. А ведь ловко придумано: добро пожаловать

! Шпурре так распалился, что аж искры от него летят, как эти словца услышит.

Таланов. Я устал, я устал от вас, Фаюнин.

Фаюнин. Лечу. Еще в управу надо, потом мертвяков немецких хоронить, потом с жителями совещание… Дела! Вы пока вещи-то переносите, а вечерком я и сам сюда переберусь. Ауфвидерзен, что значит — будьте здоровеньки, господин эскулап!

И, сделав ногами балетный росчерк, убежал. Минуту Таланов стоит посреди, повторяя: «Обезьяны, обезьяны…» Потом начинает снимать фотографии со стен. За этим делом застает его Анна Николаевна.

Анна Николаевна. Что ты делаешь, Иван?

Таланов. Освобождаю место, Аня. Здесь предполагается обезьянник.

Анна Николаевна закутывает голову шерстяным платком.

Далеко собралась?

Анна Николаевна(с досадой). И ведь запретила из дому выходить. Солдаты шляются по городу, трезвые хуже пьяных… Аниска пропала, Иван.

Войдя через заднюю дверь, Ольга проходит к себе за ширму.

Хоть Ольга-то вернулась, слава богу. (Громко.) Оля, к тебе два каких-то товарища пришли по школьным делам.

Ольга. Ничего, подождут.

Анна Николаевна ушла.

Таланов

. Что у тебя в школе, Ольга?

Ольга(Почти беспечно). Как всегда, мама оказалась права. Из ребят никто не явился. (Вышла, взяла хлеб со стола.) Ужасно проголодалась.

Таланов. Что же ты делала в школе?

Ольга. Заглянула в класс. Пустой, неприбранный… И только сквозняк Африку на стенке шевелит. Там окно разбито.

Таланов. Одно разбито… или несколько?

Опустив руку с хлебом, Ольга пристально смотрит на отца.

Мы жили дружно, Оля. И у тебя никогда не было от нас секретов. Но вот приходят испытания, и ты выдумываешь разбитое окно… и целую Африку, как могильный камень, нагромождаешь на нашу дружбу. Ты рассеянная. Ты даже не заметила, что школа-то сгорела, Оля.

Ольга(ловя руку отца). Милый, я не могла иначе. Я не имею права. Ты же сам требуешь, чтоб я дралась с ними… мысленно требуешь. Кого же мы — Федора туда пошлем? (Нежно и горько.) И я уже не твоя, папа. И если пожалеешь меня — уйду. (И сквозь слезы еще неизвестная Таланову нотка зазвучала в ее голосе.) Ах, как я ненавижу их… Речь их, походку, всё. Мы им дадим, мы им дадим урок скромности! И если пушек не хватит и ногти сорвут, пусть кровь моя станет ядом для тех, кто в ней промочит ноги!

Таланов

. Вот ты какая выросла у меня. Но разве я упрекаю или отговариваю тебя, Ольга, Оленька!

Ольга. И не бойся за меня. Я сильная… и страшная сейчас. В чужую жалобу не поверю, но и сама не пожалуюсь.

Таланов. Вытри слезы, мать увидит. Я пока взгляну, что она, а ты прими своих гостей. (С полдороги, не обернувшись.) Фаюнин обмолвился, что вечером намечается облава. Так что, если соберешься в школу…

Ольга(без выражения). Спасибо. Я буду осторожна.

Отец ушел. Ольга отворила дверь на кухню. Она не произносит ни слова. Так же молча входят: Егоров, рябоватый, в крестьянском армяке, и другой, тощий, с живыми черными глазами, — Татаров, в перешитом из шинели пальтишке. Говорят быстро, негромко, без ударений и стоя.