Наши годы

— Объясняю на пальцах, — продолжил бородач. — Весь икорный инвентарь, всякие там грохотки, бидоны, марли для тузлуков, посуда, сети, шесты, бочки, банки, крышки — все наше. Ты, так сказать, пролетарий, которому нечего терять. У тебя — пара свободных рук, в которых мы как раз и испытываем нужду. Понял? Насчет рыбы не волнуйся, с рыбой нет проблем. Что же касается икры… Ну, я думаю, литров на десять ты можешь рассчитывать. Вопросы есть?

— Кончайте трепаться, — подал голос один из ловцов. — Инспектор опять плывет!

— Быстро в тундру! — скомандовал бородач.

Мы полезли по песчаному склону наверх, залегли в укромном месте. Бородач попросил у меня бинокль.

По морю плыл белый катер с красной надписью «Инспектор» на борту. Он поравнялся с лагерем, проплыл мимо.

— Сволочь! — сказал бородач. — Расплавался тут, сволочь! Ты не думай, — повернулся ко мне, — что мы его боимся или, пуще того, браконьерствуем. Не в этом дело! — Борода его как бы отступила назад, подбородок и зубы, наоборот, выставились. — Я никогда не позволю, чтобы какая-то приезжая сука-инспектор щупал меня, здешнего, который родился и вырос в этих краях, все-все здесь знает, который ловил рыбу, когда эта сволочь нищенствовала на материке, получала сто двадцать в месяц! Я лучше этой падлы знаю, сколько можно взять рыбы! Тут все мое, понимаешь, мое, я никогда не признаю над собой главенства этой сволочи в фуражке! Это моя земля, я здесь вырос. Я всю Чукотку прошел пешком, первый в мире прошел пешком от Магадана до Уэлена. Об этом писали в газетах. Да кто же смеет меня учить: как ловить, сколько и где? Ах, сволочи…

Я огляделся. С одной стороны — море, голубеет вода, далеко-далеко, у самого горизонта белеют то ли айсберги, то ли облака. С другой — цветущая ягодная тундра, комариные полчища, три часа езды на вездеходе до Уэлена. «Влип, — подумал я. — Так мне и надо, идиоту!»

— Недельку половим — и домой, — словно прочитал мои мысли бородач. — Кстати, интересная географическая подробность. Вон по тому ручью, когда-то он был речкой, проходит Полярный круг. Слышал об этом? Там раньше шест торчал, да уж наверное выдернули. Ну что, друзья? За дело! Ох и косячище прет…

Ловили до самого вечера парами. Один в высоких сапогах заходил в воду, другой с берега длинным шестом толкал в воду сеть. Тот, который стоял в воде, расправлял сеть, следил, чтобы поплавки были наверху, а грузила внизу, чтобы сеть не запуталась, не перекрутилась. Когда поплавки начинали дергаться, оба хватались за веревки, вытягивали сети с рыбой на берег. Каждая пара обслуживала по три сети. Потом выпутывали рыбу, отбрасывали ее подальше на песок, снова заталкивали сети в воду. Когда шел косяк, работать приходилось непрерывно. Толкая шестом сеть, я иногда чувствовал, как шест задевает плывущую рыбу.

Если не считать случая с катером, бородач и его друзья вели себя вполне прилично: не швыряли в воду бомбы, не травили рыбу химикалиями, не пропускали сквозь воду ток, чтобы угробить сразу весь косяк. Иногда бородач даже отпускал бесполезных с точки зрения получения икры самцов. «Ладно, кобель, плыви!» — поднимал рыбину за хвост, бросал далеко в море.

«Да нет, они не браконьеры! — убеждал я сам себя. — Вон он отпускает рыбу, читает Торо, играет на рояле… Какие они браконьеры?»

Впереди над ручьем, который когда-то был речкой, мерцал-переливался Полярный круг, через который можно было перешагнуть как через невидимую границу.

Когда косяки не шли, молодые ученые начинали разделывать пойманную рыбу. Вспарывали животы, отрезали головы, промывали тушки в соленой воде и наконец засаливали в бочках. Из самок осторожно извлекали продолговатые дольки с икрой, протирали через грохотку — некое подобие крупноячеистого решета. После этого икру опускали в соляной раствор — тузлук, — помешивали раствор специальной палочкой. Потом сливали воду, а икру вывешивали на просушку в марлевом мешочке. После — закатывали в банки, прокаленные на костре.

Во время очередного затишья я вздумал прогуляться до Полярного круга и обратно.

— К ручью? — спросил бородач. — Ну-ну. Эй! — крикнул, когда я уже порядком отошел. — Далеко-то слишком не заходи! Заблудишься! Там за ручьем одни обрывы! И потом, вдруг рыба повалит?

Когда шел косяк, у дальних склонов вода словно закипала. Бакланы и чайки летели туда, орали как оглашенные. Было время воткнуть сети в воду. Сейчас вдоль всей видимой линии берега вода была словно выглажена утюгом. Бородач мог не заливать про рыбу.

Над океаном полыхал закат. Воздух сделался синим. Я решил пересечь Полярный круг и углубиться в Арктику как можно дальше. Показался ручей. Никакого шеста, естественно, не было. На дне под быстрой прозрачной водой играли цветные камни, чистые, как в день творения. Где уж тут удержаться, пустить корни мху, водорослям. Только камни, вода, быстрое течение. Ручей обжег босые ноги хирургическим холодом. Я шел по камням, держа в руках сухие сапоги. Маленькие радужные форельки выпрыгивали из воды.