Наши годы

Что же произошло в ту ночь с матросом? Он оказался в каюте один, совершенно один. Только ночные бабочки лезли на лампу. Оба его товарища ночевать не пришли, у них на рыбозаводе девушки. Они и его звали с собой в барачные дощатые общаги, где пьяно и весело, но он отказался. Там, конечно, привольно, там похабно хохочут, любят с первого взгляда, но все это уже было, было! В Махачкале, в Дербенте, в Гурьеве, во всех портах, где стоял корабль. Матрос сжал пальцы, разжал. Былые развлечения ему прискучили. Сегодня он трезв, а трезвый по-другому смотрит на жизнь.

Он долго лежал на койке, глядя в качающийся иллюминатор, курил папиросу за папиросой. Окурки, словно трассирующие пули, чертили огненные эллипсы к воде. В порту горели прожектора, рычали лебедки. Шла погрузка и разгрузка кораблей.

Среди ночи матрос неожиданно вскочил, начал перетряхивать обшарпанный чемодан, обклеенный с внутренней стороны фотографиями красавиц и винными этикетками. Вещей в чемодане было мало: бритвенный прибор, пара рубашек, выходной костюм. Остальное место занимали папки с рисунками, проложенные чистой бумагой акварели, снятые с подрамников холсты с этюдами. Виды Каспийского моря, карандашные портреты товарищей, зарисовки, сделанные в портах. «Зачем? Для чего? Кому это нужно?» — матрос в бешенстве стучит кулаком по переборке. — На следующей неделе они будут стоять в Баку. Там по вечерам на центральной площади среди черной зелени включают цветные фонтаны. Ему давно хочется написать эти фонтаны, еще никто никогда не писал цветные фонтаны. «Брось ты эти глупости, Сашка», — вспоминает, как смеялись товарищи. — «Да какие они мне товарищи? — все больше ярится матрос. — Да есть ли у меня товарищи? Что вообще у меня есть, кроме этого? — с ненавистью смотрит на рисунки. — Надо выбирать! Или — или! Столько времени, сил — псу под хвост. Рисуночки, ха-ха-ха! Хватит!» — начинает рвать все подряд, но некоторые работы все же жалко, отшвыривает их на койку. В бешенстве ломает карандаши, кисточки, вдавливает в стол прямоугольнички акварельных красок. Потом собирает все в охапку, выносит на палубу, бросает за борт. Даже в темноте видно, как белеют на черных волнах клочки. Матросу хочется плакать. Но он давно разучился плакать. Спасибо, хоть никто не видит его. Матрос сбегает вниз в каюту, извлекает из-под кровати последнее свое приобретение — новенький, еще пахнущий деревом, этюдник. Гладит его, щупает тюбики с красками. «Завтра, — неожиданно успокаивается матрос. — Завтра или никогда. Так нельзя жить. Надо заниматься чем-нибудь одним. Проклятое рисование вытянуло всю душу. Однако что я сделал до сих пор? Это так примитивно, так кустарно. Даже показать никому нельзя. Завтра попытаюсь в последний раз. Или-или! И тогда все станет ясно!»

Падает на койку, засыпает как убитый.

…Как, должно быть, удивилась близорукая девушка в белом платье, когда увидела, что позавчерашний случайный знакомый притащил зачем-то на набережную этюдник.

Старикашка фотограф исполнил все в лучшем виде. Девушка в белом платье и матрос долго рассматривали фотографии.

— Глупо как-то, — сказал матрос, — стоим вместе на фотографии, а ничего друг про друга не знаем.

— Почему? — пожала плечами девушка. — Это даже забавно. Хорошо бы так все и оставить.

— Вам в какую сторону? — спросил матрос.

— Что-что?

Город такой маленький. Она давно весь его обошла. Надо быстрей писать зарисовку. Но как? Она не знает, как начать, подступиться. В какую ей сторону? Да все равно. К морю.

— Боюсь, нам с вами не по пути, — сказала девушка. — Сколько я вам должна за фотографии?

— Как хоть вас зовут? — спросил матрос.

— Вы не хотите оставить все как есть, — вздохнула девушка. — Меня зовут Анна.

— Эй! Кто хочет сфотографироваться на фоне моря, подходите! — неожиданно закричал противным голосом старикашка, завидев на набережной группу людей.

— Если вы никуда не спешите, Анна, — матрос осторожно взял девушку за руку, — а вы никуда не спешите. У меня к вам огромная просьба, Анна. Видите ли, я… Я немножко рисую. Так. Мне кажется, это главное в моей жизни, но… так трудно решиться. Я один, совсем один. Я матрос, плаваю на каботажном судне. Я вас очень прошу. Для меня это очень важно. Я вас очень прошу. Час, не более, мне попозировать. Мне кажется, получится. Здесь, в городе. Я знаю одно замечательное место, там стена, цветет акация. И это ваше белое платье, оно удивительно подходит. Там красиво. И не жарко, тень. Вы постоите в тени, а я быстро. И все. Анна? Вы мне не откажете, Анна? — смотрит на нее с мольбой.

Девушка осторожно высвободила руку. Такого поворота событий она не ожидала.

— Вы действительно рисуете? — с подозрением посмотрела на новенький этюдник.

— Да! Мне кажется, это… Я без этого не могу. Я измучился. Хочу наконец решить. Или — или. Нельзя одновременно рисовать и плавать матросом. Если рисовать, так учиться! Пока не поздно. Или — или. Пойдемте со мной. Здесь недалеко.