Наши нравы

А Трамбецкий опять был далеко от суда, от этой торжественной обстановки. Он вспоминал свою молодость, вспоминал ряд неудач и — подите ж — вспоминал Валентину. Он увидит ее сегодня. Что-то будет говорить эта женщина сегодня? Временами он кашлял, кашлял глухо, отрывисто и поднимал глаза наверх, не видя, но чувствуя, что мальчик его там и, быть может, один во всей этой массе людей глядит на него с любовью и верою.

А другие?..

«Что мне до других?»

А секретарь продолжал свое утомительное чтение…

Обвинительный акт, — надо отдать честь юному прокурору, — очень ловко сгруппировал все данные, на основании которых похищение Трамбецким денег у отставного полковника являлось как будто правдоподобным. Ревность, неудачная жизнь, любовь к сыну, пистолет, похищение ребенка у матери — все эти обстоятельства были искусно пригнаны на свое место и вместе с подавляющей уликой, — нахождением некоторых из числа похищенных у полковника бумаг в кармане пальто — произвели на большинство присутствующих впечатление далеко не в пользу подсудимого.

Почти у всех сложилось убеждение, что Трамбецкий виноват.

— Его обвинят! — проговорила какая-то дама вполголоса.

— Неужели? — вздохнула Евдокия, все время внимательно слушавшая обвинительный акт.

— Но разве он не украл?

Евдокия сконфузилась и как-то серьезно заметила:

— Мне кажется, этот человек невинен.

Дама пожала плечами.

— Довольно взглянуть на его лицо! — говорила в то же время Анна Петровна. — Не правда ли?

Никольский, к которому она обратилась с вопросом, не отвечал. Он с каким-то любопытством смотрел на Трамбецкого. В первую минуту он обрадовался, что видит его на скамье подсудимых, но прошло несколько времени, и чувство злобной радости мало-помалу пропадало. С удивлением замечал он, что человек, когда-то оскорбивший его, не возбуждал в нем больше злобного чувства.

Евгений Николаевич уверен был, что Трамбецкий невинен, и с любопытством ждал, что станется с этим человеком. Его, вероятно, обвинят.

«Видно, братец ничего не мог сделать!»

При воспоминании о «братце» Евгений Николаевич насупился. Он гнал от себя эти воспоминания, зная, что они приводят его всегда в дурное расположение.

— Глупые, непрактичные люди! — произнес он, как бы отвечая на свои мысли. — Вот хоть бы этот… Трамбецкий… Тоже думал о какой-то правде, а теперь погибает, как ничтожная тварь!

«А братцу?.. Братцу конец известный!» — мелькнуло у него в голове.

Он засмеялся, скверно засмеялся, так что Анна Петровна взглянула на него.

— Что с вами?

— Со мной? Ровно ничего. Я смеюсь, глядя на этого дурака…

— На какого дурака?..

— На подсудимого… Мог быть человеком, а сделался…

— Вы разве его знали?

— Знал. Это, впрочем, было давно…

— Неприятное у него лицо; так и видно, что этот господин готов на всякое преступление.

— Еще бы… Совсем непорядочный человек…

«Не то, что мы с вами!» — мысленно добавил Никольский, с едва заметной насмешкой взглядывая на ее превосходительство.

Обвинительный акт окончился.

— Подсудимый! Не угодно ли будет вам объяснить суду, при каких обстоятельствах к вам попали бумаги, принадлежащие полковнику Гуляеву?

— Я уже несколько раз объяснял следователю.

— Но, быть может, вам будет угодно объяснить это суду. Впрочем, считаю долгом предупредить вас, подсудимый, — от вас вполне зависит отвечать или не отвечать на мой вопрос.

— Отчего же… Я, пожалуй, могу повторить.

И Трамбецкий рассказал известные уже читателю обстоятельства, причем ни единым словом не упомянул о своей несчастной семейной жизни.

— Не можете ли вы объяснить, для какой цели вы приобрели револьвер?

— Я не желаю отвечать на этот вопрос.

Эта манера держать себя еще более усилила дурное впечатление, производимое подсудимым.

— Господин пристав. Пригласите свидетельницу Валентину Трамбецкую.

Склонив хорошенькую головку, словно бы под бременем горя и стыда, медленно приблизилась «добрая малютка» к судьям, подняла на них кроткий страдальческий взор и тотчас в смущении опустила глаза.

Бедняжка! Она казалась совсем беспомощной, подавленной и несчастной — эта маленькая, скромная, изящная женщина с прелестными формами, вся в черном.

Так вот она какая, эта женщина?

В публике заметно было движение. Все с любопытством рассматривали Валентину. Появление ее было для большинства неожиданным и приятным эффектом, значительно возбудившим интерес к судебному представлению. Про Валентину так много говорили, особенно в последнее время. Рассказывали, что она разорила Леонтьева. Зрители ждали, что войдет блестящая, шикарная, развязная барыня, сводящая с ума мужчин, и вдруг вместо того скромное, беспомощное, замечательно хорошенькое божие создание.

Даже старый неудачник — и тот на мгновение, изумился при виде «кроткой малютки», в виде ангела страдания, но это было мгновение. Вслед за ним, он грустно улыбнулся и отвел глаза.

— Бедняжка! — пронеслось между дамами при первом взгляде на Трамбецкую.

— Изящная, прелестная женщина! — передавали шепотом мужчины.