Наши в ТАССе

– До крика! – пояснил я. – Вчера Резайкина на меня шумела: «Недодал два рубля!» Не подумайте чего. Недодал ей взносов в кассу взаимопомощи.

До метро я шёл вечером с Прибыловым.

– Кто у вас самый лучший? – спросил он.

– У нас нет последних. Все классики.

21 декабря

В туле

Я потерял журналистское удостоверение. Сказали, можно восстановить членство в отделении Союза журналистов, откуда снимался с учёта. Было это в Туле. Я и прискакал в Тулу, остановился в гостинице «Тула».

Свои дела я решил в один час.

Можно поболтаться по городу.

Пешком пошёл в «Молодой коммунар».

Во дворе грустно обошёл вокруг старый костёл, в котором жила редакция…

В коридоре натолкнулся на Чубарова. Сгорбился, руки трясутся. Суетлив. Жалок. Законченный бухарик.

– В столицу въехал на женщинах? – ядовито проскрипел он ржавым голосом.

– На поезде. Я пока не женат.

– Ты так хотел в Москву… Добился… Настойчивый…

– Настырный.

Валя Гуркова, красавица машинистка, ещё пополнела, но не потеряла своей привлекательности.

– Развожусь я со своим Дементьевым, – жалуется она. – Уже который год. И всё никак. На суде скулит он: люблю жену, дочь. И я как-то особо не высовываюсь. Всё терплю. А чего терпеть? Не люблю, кто пьёт. Пить пей, но стой! Не падай! Люблю стоячих мужиков. А раз упал – это не мужчина. Как с таким жить?.. Ты где сейчас?

– На двести километров западнее вас…

Я брёл в гостиницу и поймал себя на том, что думал о Лильке. Мой чудный нераскрытый цветок… Ничего б не было странного, столкнись я сейчас с нею. Я ничуть не удивился бы. Её ж дом в трёх сотнях шагов от «Тулы».

И всё свертелось, как в глупом сне. Навстречу мне шла Лилька!

Ахи, охи, шумные вздохи…

Лилька уставилась на мой забинтованный указательный палец:

– Что с ним?

– Бытовая авария. Срезал дома мясо с кости и чуть не счесал подушечку пальца. Залил йодом и побежал в медпункт. Там тоже удивились: «Что же вы? Надо резать мясо, а не пальцы». Я отшутился: «На шашлык немного не хватало».

– У меня рацпредложение. Айда к Борисовне на шашлыки.

– Кто эта Борисовна?

– Уже забыл? – Она брезгливо поморщилась. – Моя матуня…

– А-а… Чем она занимается?

– Держит кассу ресторана! Кассир.

– А ты что же? Не работаешь?

– Почему же… Прею всё в той же библиотеке. Я объясню начальнице нечаянный уважительный прогул. Она поймёт и наверняка даст ещё отгул за прогул.

– Как ты живёшь, Лика?

Она потемнела в лице.

– Лучше спроси об этом Борисовну. Пусть она поковыряется в носу на эту тему…

– У тебя нелады с матерью?

– А откуда взяться этим ладам?.. Ну… Помнишь фильм «Ко мне, Мухтар!»? Собака там схалтурила, потеряла след.

– Ты хочешь сказать, что и я схалтурил, потеряв твой след? Я не терял…

– Это я схалтурила, когда по молодости-глупости целиком поддалась Борисовне. Выпихнула замуж чёрте за кого… И теперь я такая тебе вовсе не нужна. У меня слишком большое приданое. Наташка! Ей полтора годика… Мы с ним не живём…

– Ты его любила?

– Его любила Борисовна. Она очень хотела выдать меня замуж. Два месяца покупал он мне шоколадки. А потом перестал: мы расписались.

Я заплатил Борисовне за бутылку шампанского, за три шашлыка.

Столик она выбрала нам поближе к кассе.

В свободную минуту Борисовна тихонько, бочком подсаживалась к нам. Вид у неё был виноватый.

После первого бокала Лилька захмелела.

– Лиль, – сказала ей мать, – не пей больше. Хватит.

– Борисовна, – обращается к ней Лилька, – а Анатолий Никифорович не верит, что я была замужем. Верил, что ты уж убережёшь…

Борисовна повинно буркнула:

– Толя… Вы же уехали…

– Так я и приехал.

– Борисовна, – говорит Лилька, наливая шампанского в свободный бокал, – выпей с нами. Ты заслужила…

Борисовна пригубила и тут отставила бокал в сторону.

Лилька поясняет мне:

– Борисовна всё время возилась с Наташкой. Когда станет невмоготу, недовольно кричит мне: «Лильк, иди возьми!» Девочка запомнила это. Теперь она мою мать, свою бабушку, зовёт мамой, а мне выкрикивает изредка: «Лиля! Лиля!»

– Чего же вам не жить? – спросил я Лильку.

– Пьёт.

– А ты до свадьбы не знала?

– Не успела рассмотреть.

– Мужики ухари. Живут с одними, а в жёны берут других.

– Ка-ак везёт лёгким девицам. Везло бы так порядочным…

– Эстафетная палочка[276] крутится с сотней. Она-то знает толк в мужиках. Заплыл в сети стоящий карась – не сорвётся с крючка. Она может себя подать. Найдёт средство, как приручить его. Ещё пять лет назад наши дела с тобой сложились бы совсем иначе, покажи ты, что действительно любишь. А то… Мамаша внаглую навяливала тебя, как дурочку какую.

– Я боялась… сразу…

– Можно было по частям.

– Издеваешься? Я люблю тебя за ум. У тебя красивый голос…

– Всё это частности.

– А теперь я такая тебе не нужна.

– Не решай за меня. Если я почувствую серьёзность, я на всё плюну… А ты…

– Если хоть бы раз в год писал… Какая-то была б надежда… А то ж ничего… Никаких обещаний…

– Да, заранее я векселей не выдаю. Но если дам… Это уже другой распев.

Гостиница. Три часа ночи.

Не могу заснуть. Закрою глаза – мерещится немыслимо что.

Я собрался и пешком пошёл по ночной Туле к вокзалу.

23 декабря

Комсомольский артналёт