Наши в ТАССе

– Пока пляшем поблиз Японии, вспомнилось… Женился русский на японушке. Привёз к себе и её мать. Вышла она во двор. Бабы и спрашивают: «Как молодой муж живёт с женой?» – «Каласо! Каласо!» – «А тебя как зовёт?» – «Ёбина мать!»

Валька читает вопрос: «Столица Удмуртии»?

– Ижевск! – выкрикивает Сева. – И как тут не выложить забавку про то, как тамошний наш корреспондент Данилов стал писателем. Служил в армии. Вернулся. В военкомате говорят: «Надо устраиваться. Чем занимался до армии?» – «Ничем». – «А в армии?» – «Да с бумагами там…». – «С бумагами! Да ты ж писатель!» И звонят редактору: «Тут хороший офицер. Улыбается. Имел дело с бумагами». Данилов трухнул и на всякий случай уточняет про свои бумаги: «Я был в армии фельдъегерем, только таскал бумаги там всякие из пункта А в пункт Б. И больше ничего!» – «А нам ничего другого и не надо. С бумагами работал! Этого достаточно!» И его взяли в республиканскую газету. А там он уже чуть позже засветился и у нас в ТАССе. Вот такая метаморфизика…

Тут влетает сияющий Бузулук, в приветствии вскинув руку:

– Желаю всем бодрости не только в головах, но и в ногах!

Немая сцена.

Когда пришли в себя, стали орать на него всем базаром:

– Ты что делаешь? Ты на больничном! И прилетел!

– Господа! – успокаивающе Олег поднял руку. – Давайте разомнёмся для ясности. Как сказал товарищ Данте?

Здесь нужно, чтоб душа была тверда;

Здесь страх не должен подавать совета.

Так вот в свете товарища Данте. Никакой паники! Завтра сессия в Кремле. Я всегда её освещал. Ну как я могу её пропустить?

– Незаменимый, что ли?

– Я и на это согласен. Не могу я отлёживаться… Я уже пробежал по всем редакциям, собрал все заказы на дифсит. В Кремле что-нибудь этакое и выкинут… Напишите мне и вы свои заказы на листочках. Кому чего, примерную и денежку подколите. Разочтёмся по честнянке… по товарным чекам… Как в прошлые разы. Трудно мне будет на сессии при малочисленности нашей бригады. Князев начисто вырублен. Грипп его вырубил из наших стройных краснознамённых рядов… Правда, взамен него включили какую- то новенькую фифу. Вся из себя. Говорил с нею. Строит всё… Мол, я не такая, я на рубль дороже. Наши отношения, говорит, как вино. Должны настояться. Про меня ей уже напели. Она мне льстит. Называет меня пробивным королём. Говорит: «Отнять эту веру в тебя – всё равно что у лисы отнять курицу». Вот такая приписана к нашей команде лиса с курицей в зубах. Ну ничего. Выкарабкаемся…

Значительно глядя в пол, в задумчивости проговорил Сева:

– Я тебя не понимаю, наш бесподобный вещий Олег. Чего ты лезешь в герои? Кому нужен твой подвиг? Есть больничный – лёжи дома, плюй в потолок. Всё оплачено. Сейчас мы в своей конторе в основном заняты бюрократическим ничегонеделанием – стачкой наоборот. Это вечный перекур, длинный перерыв на кофе… Мучаемся от безделья. А тебе мучиться не надо. Законно лежишь! У тебя ж дорогая стенокардия!

Олег лениво отмахнулся:

– Иди ты умойся со своей стенокардией. А моя стенокардия вовсе и не стенокардия, а пот нервного перенапряжения.

– Олежек, раз ты оказался тут, давай дуэтом, – и Татьяна ласково затявкала. – Олег стал подвывать. – Только ты не гавкай. А то ещё, беспонтовый, инфаркт схватишь! Пить меньше надо.

– Но регулярно! – Олег с апломбом подсёк её на руки. – Я бессмертник![274]

Татьяна замолотила его по плечу:

– Стенокардист!

Олег с Татьяной на руках закружился в танце по комнате, напевая:

– Волны над ними сомкнулись…

29 ноября, понедельник

Я хотел женитьсяЧисла двадцать пятого.Мать женилку оторвалаИ куда-то спрятала.Частушка

МНОГОХОДОВОЧКА

Чем даром сидеть, лучше попусту ходить.

И я полдня попусту ходил от своего отдела до телефонной будки в коридоре.

Звонил, звонил, звонил…

Не отвечала моя Надежда Надеждовна.

Наконец ответила.

– Что с тобой случилось? – накинулся я с допросом. – Ты заболела?

– С чего ты взял?

– Почему тогда не приехала вчера? Я как мальчик пять часов торчал под часами на Курском. Даже милиционер мною заинтересовался, только не ты. Я послал его, и он, уходя, потребовал у меня документы. Я сунул ему тассовское удостоверение. Записал он данные и отбыл.

– Какой же ты дуб!

– А кто ты? Что ты делала в двенадцать?

– Спала.

– И ты ничего не подумала? Где ты должна была бы быть в двенадцать? И ничто тебя не кольнуло?

– Ни в одном глазу.

– Ну-у… Я добрый, добрый, но если мне гадости на гадости наложат в карман – я такое выверну, что и сам не знаю! Один столкну в пропасть целый Эверест! Переверну дом! Сожгу!

– Сожги свой дом.

– Я сожгу твой.

– Был бы умный, приехал бы…

– А Сашка?

– Он уходил.

– Учебник Берхиной достала?

– Да. У нас скоро занятие на курсах по книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме».

– Тебе, Надеждовна, занятней изучать, как выразился один у нас, детскую болезнь в онанизме.

– Я потеряла адрес своих курсов. Дай.

– Я охотнее дал бы тебе адрес нового крематория.

– А почему не старого?

– Там ветхое оборудование, и оно тебя не сожжёт всю заклеймённую. Ладно… Ты во сколько вчера проснулась?