Наши в ТАССе

– Это не повод. Все выполняют в меру своих сил. Повод – это событие! Я б поставил во главу: «Вся ткань комбината – лучшего мирового качества!» Нет. Мне всё-таки не всё ясно… – Медведев тупо смотрит в окно и мелко отплёвывается. – Если б мы все были текстильщики, то б всё поняли. Вы были на комбинате и знаете, а мы не были и не знаем.

– Для этого не обязательно ехать на комбинат. Выигрыш за счёт ускорения сушки. Раньше сразу сушили полотно шириной девять метров, а сейчас – двадцать два метра.

– Общие слова… Не работают. Нужны конкретные слова, чтоб каждый понял и сказал, что это действительно хорошо. Заметка должна быть подчинена логике и аргументирована.

– Я это и сделал. Создал картину соревнования к столетию.

– Это не картина. Вы всё лишь перечислили. Ну раз вы считаете… Посмотрим ещё…

– Я не считаю. Точек зрения много. Мой материал о вычислительном центре ходит от стола к столу уже месяц. А тут… Хлопот-то на минуты.

– Ну что делать? Мы же не в шашки играем. У нас все труды – страница. Вон Иткин. Он у нас считается классиком. А я из пяти его страниц оставил полторы. Раз я с чем не согласен – я режу. Вы не поняли, чего мы хотим. Мы хотим, чтоб всё было ясно, чтоб не править. Нужно, чтоб заметка читалась…

Медведев тупо и безотрывно смотрит в окно и вдруг спрашивает:

– А что такое гравий?

И всё сущее, движущееся в комнате начинает лихорадочно думать, что же такое этот проклятый гравий. Думают люди за столами; думают тараканы под плинтусами, прижукли, бросили свою глупую беготню и думают. Думают легкомысленные пылинки на столах и над столами.

Выскочил из комнаты легендарный всеэтажник Владимир Ильич. Не знает ответа и потому убежал от ответа?

– Ну! – отважисто начинает отвечать Татьяна.

– Медведев тут же её осаживает:

– Ну что ну? Ну – это не объяснение!

– Вы не дали сказать… Ну… Мелкий камень, щебёнка там…

– А что такое щебёнка?

Все ещё сильней обхватывают головы. Думают теперь уже про щебёнку.

Медведев хмыкнул:

– Занятно… Пишется через е. Щебёнка. А произносится через и. Щибёнка. Выскочили щи! А там, глядишь, пожалует и суп… Может, я схожу чаю попью? Да?

И парни за столами, и тараканы за плинтусами, и пылинки на столах и над столами в один голос радостно простонали:

– Да! Да!! Да!!!

И после полдника продолжение следует. Медведев сумрачно сидит за столом. Игорь опять подходит к медведевскому столу. Ждёт ясного, конкретного ответа.

Тут влетает всеэтажный Владимир Ильич с толстенной книжищей и ликующе вопит:

– Александр Иванович! В библиотеке я перелопатил тонну справочников. Вот! Принес политехнический словарь. Слушайте! Читаю всем!

– «Гравий – материал, добываемый из рыхлых залеганий, образовавшихся в результате естественного разрушения извержённых, осадочных или метаморфических горных пород. По происхождению гравий разделяется на речной, морской, озёрный и овражный. По форме зёрен различают гравий щебневидный (малоокатанный), яйцевидный (окатанный), игловатый, пластинчатый. По крупности зерён гравий различают на мелкий от 5 до 20 мм, средний – свыше 20 дл 40 мм, крупный – свыше 40 до 150 мм».

– Вот это дело! Чётко, ясно! – похвалил услужливого Владимира Ильича Медведев.

Зато Игорь так и не дождался от него вразумительного ответа.

Ближе к вечеру позвонила Олегу Татьяна. Она на сессии Верховного Совета. Звонила из кабинета прессы.

– Ну, – говорит Олег, – ты с делегатов ещё не сорвала ни одного значка для меня? Что там делаешь? Давишься бутербродами с икрой? Ну-ну!

17 декабря

Поцелуй

Вечер.

В кусковском гастрономе пьяный амбал поднял у кассы палец над головой:

– Ну! Кто в помощники? Двое! Голосую!

И курносой продавщице:

– Не люблю курносые носы. Люблю прямые, откровенные.

Продавщица обиженно насупилась:

– Иди! Иди! Гуд бай!

– Я не бык. Я из Владивостока. А ведь ты кривая. Будто только что тебя с лошади сняли. А ну пройдись. По одной досточке!

У моей хозяйки, у 71-летней дамы Марьи Александровны, или, как она себя любит называть, у обнажённой Махи, снова гости. Звон стаканов, хмельные голоса.

Я слушаю по «Маяку», как Весник читает мой перевод рассказа Чечвянского «Оскудение», и чищу картошку для супа с бараниной.

Еле вползает Маха с накрашенными жабьими губами. Дышит тяжело, прихрапывая.

– Извини, – целует меня со старческим пристрастием в щёку. – Прости, Толя. Я снова выпила.

– Ну что вы! – креплюсь я. – Все пьют.

– Вот тиранишься с картошкой… А то б плясал, а жена чистила… Привёл бы какую-нибудь…

– Не идут. По путёвке комсомола направили б какую…

– Ничего. Мы тебя тут женим.

– Вы меня не запугивайте! Меня нужно приручить, убедить в необходимости…

– Ну чего словами вожжаться?! Одно слово: женим! Этого греха враз найдём!

– Ну да.

– Кать! – стучит она в фанерную стенку соседке. – Не слушается.

Из-за стены скрадчивый совет:

– А ты его ремешком, ремешком. Это не помешает.

Марья Александровна выходит.

Я вытираю полотенцем её краску со щеки.

17декабря

Протест

К нам в отдел затесался кагэбэшник с толстым портфелем. Разыскивает Постникова, заместителя Генерального директора.

Я ткнул пальцем в потолок:

– Выше.