Наследие

Он вспомнил природу суровой, неприступной страны, которую они пересекли, прежде чем подверглись нападению. Высокие горы, отвесные пропасти, бурлящие реки, лед и снег, чужой лес, населенный голодными хищниками, и мало ли что еще. У него не осталось ничего из оборудования, кроме переводчика, который не помог бы ему в борьбе с голодными хищниками. У него это было, и у Пипа, напомнил он себе. Обдумав свое положение, он решил, что любой разумный человек согласится, что у него нет шансов выбраться отсюда живым.

Конечно, нет, если он продолжит сидеть на корточках у реки, жалея себя, размышлял он. Мать Мастиф была бы потрясена. Он почти слышал, как она ругала его за такой фатализм. Ругает его и бьет по ушам. Он быстро приступил к чему-то другому, что, как ему казалось, он не мог сделать. Он улыбнулся.

Это было началом.

Поднявшись на ноги, он осмотрелся вокруг. Холодно, негостеприимно, темнеет, начинает идти легкий снег. Розовый снег. Он нуждался в тепле, гостеприимстве, свете, укрытии от суровой непогоды. Он не нашел бы его здесь, бормоча себе под нос и оплакивая свое несчастье. «Поэтому, — заявил он вслух, — мне лучше поторопиться».

Он начал поход в юго-западном направлении, как и рекомендовал Блешмаа. Очень быстро она растворилась и стала единым целым с розовым снегом и голубыми зарослями позади него. Вскоре лес поглотил ее, и она исчезла совсем.

ГЛАВА 7

Если великий северный гештальтийский лес днем казался тихим, то ночная тишина граничила с удушьем. Прежде чем дневной свет полностью исчез, Флинкс успел воздвигнуть слабый частокол из упавших ветвей и пучков странного колючего куста цвета ляпис-лазури, который испускал сбивающий с толку запах горелого мяса, когда он выдергивал его из земли с корнем. Прислонившись спиной к дереву, которое он выбрал в качестве задней стены своего временного убежища, он размышлял о том, что он уже был бы мертв от переохлаждения, если бы не термочувствительная одежда, которая не только согревала его, но к настоящему времени почти высохла. . Он не знал, как долго специальная одежда, испытывающая большие нагрузки, продержится так в таких сложных условиях.

В то время как при полном отсутствии света он мог видеть очень мало, его исключительный Талант позволял ему воспринимать многое. Хотя в лесу, окружавшем его и Пипа, почти ничего не было слышно, лес, окружавший его и Пипа, был хриплым от рваных, безудержных, примитивных эмоциональных трансляций существ, стремящихся к еде, и тех, кто отчаянно пытался избежать того, чтобы их съели. Менее навязчивые, чем более мощные, полностью сформированные эмоции разумных существ, эти первичные передачи, тем не менее, вызывали в его мозгу мягкое гудение, которое было невозможно игнорировать. Иногда более яркая вспышка шока или удивления была легко узнаваема, даже несмотря на то, что вовлеченные виды были ему чужды. Они неизменно указывали на что-то, что вот-вот должно быть убито или съедено.

Благодаря своей уникальной способности он мог ощущать присутствие вокруг себя там, где любой другой его вид остался бы буквально в темноте. Однако этого нельзя было сказать о тлелях и многих других существах, населявших лес. В отсутствие света их индивидуальные электрические поля, или флии, были бы отчетливо видны любому существу, обладающему способностью их ощущать. В том числе и его собственное, понял он. С детства, проведенного вором, он знал, как двигаться бесшумно, чтобы его не услышали, а более поздние годы научили его, как использовать любой доступный камуфляж, чтобы скрыться от глаз, но как скрыть свое личное электрическое поле? Уж точно не с ветками, или кучами снега, или толстой одеждой. Он знал, что, хотя и в меньшей степени, Пип тоже должен генерировать флии. Любой тлел, занимающийся поиском упавшего скиммера, должен быть в состоянии определить их местонахождение, идентифицируя их отличительные инопланетные эманации.

Он понял, что и крадущиеся хищники тоже.

Прижавшись спиной к дереву и его странной губчатой оболочке, он задавался вопросом, становятся ли индивидуальные флии сильнее или слабее пропорционально истощению. Если первое, то он должен передавать сигнал вплоть до Тлоссена. Он остался размышлять о возможности, даже когда сон настиг его.

Он проснулся более теплым и свежим, чем мог себе представить. Усталость, безусловно, сыграла свою роль в его крепком сне, но дело было не только в этом. Ему было почти комфортно, как будто какой-то заботливый прохожий завернул его в запасное одеяло или два. Сонно моргая, он коснулся того, что билось ему в лицо. Сначала он подумал, что это могут быть падающие листья. Потом он вспомнил, что у древовидных наростов Гештальта не было листьев.

Это был Пип, яростно колотивший его по лбу, носу и щекам, пытаясь вывести его из приятного, но опасного оцепенения, в которое он впал. Заметив ее беспокойство, он ободряюще улыбнулся, излучая чувство уверенности.