Пока Виталина щебетала со старцем, действительно оказавшимся одним из членов совета, я внимательно присматривался к этому Всепрощенному и, странное дело, почему-то никакой антипатии к нему не испытывал. Этот старик был совсем непохож на Ктараха – глава Совета вел себя совсем иначе, при всем своем показном гостеприимстве повадками напоминая напыщенную склизкую жабу. Точно такого же мнения придерживалась и Антонина Семеновна, видимо, лингвинихе польстило столь уважительное отношение к ее персоне.
– Да что я все о делах, да о делах! Вы, наверное, голодны.
А у меня уже и снедь, и вино – все на столе. Как только весточку о вашем приходе получил – так сразу же и готовиться начал.
– Устали мы очень. – Виталина явно была не в восторге от щедрого предложения старейшины.
– Знаю, что устали. Знаю, что домой хочется, дома ведь и стены помогают. Хотя какой может быть дом во временном лагере? И о том, что на совет вечерний вы приглашены – тоже знаю. А потому и зову – потому как времени осталось мало. Обсудить многое надо, подумать, посоветоваться. Да я, между прочим, и баньку повелел натопить. Да-да, соорудили, пока вас с Геннером не было. Ну так как?
Мы все дружно переглянулись.
– Банька… – протянул внезапно повеселевший Геннер.
Виталина же провела взглядом по подолу своего короткого черного платья с таким видом, что сразу становилось ясно: лично ее наиболее всего заботит сейчас именно стирка, а не какие-то там деловые разговоры или отпаривание разморенного тела при помощи добротного веника.
– Мы согласны. – Подытожил я после короткого перемигивания с товарищами и первым полез в телегу, которая скрипнула под моим весом так жалобно, что заставила тяжко вздохнуть запряженную в нее слепую лошадь.
Палатка у Всепрощенного Рина оказалсь настолько велика, что больше напоминала цирковой шатер. Внутри она была перегорожена на секции: восемь небольших комнатушек, отведенных то ли для ближайших родственников, то ли для охраны, шли по кругу, оставляя в центре место для овального зала с очагом для кострища посередине.
Там же, в этом зале, и был накрыт длинный стол, за которым уже сидели люди. Никто из них ничего не ел – нас явно ожидали. Ожидающих было семеро – как раз по количеству комнат, если учесть что одна из восьми отведена для самого Рина. После короткого взаимного представления, устроенного Рином, мы тоже присели вместе со всеми – благо за столом еще мест хватало.
Почти сразу приступили к трапезе. Говорили мало, причем общались между собой в основном не мы, а прибывшая перед нами семерка неизвестных, оказавшихся, как выяснилось впоследствии, точно такими же старейшинами совета, как и сам Рин.
Когда все более-менее насытились, Рин вновь взял себе слово:
– Виталина, дорогая, видишь ли, пока тебя не было, в лагере произошли определенные изменения. Как ты помнишь, еще до твоего ухода мнения старейшин по поводу дальнейшей участи Усопших и самого Проклятого города разделились. Разделились не только мнения старейшин, но и мнения простого люда и теперь, впервые за несколько веков, благодаря бесконечным спорам, равновесие среди Прощенных, Непрощенных и Всепрощенных оказалось нарушенным. Виною тому сам Ктарах: ему удалось убедить большинство Непрощенных, а так же часть Прощенных в том, что если все Усопшие омоют своей кровью стены Проклятого города, то скверна исчезнет сама. По его уверениям она находится не в каком-то сокрытом под землей сосуде, как утверждаю я и мои последователи, а в душах самих Усопших. И что только после исчезновения скверны, великий Иннииш, наконец, ниспошлет прощение всем тем, кто так долго его ждал: Непрощенные станут Всепрощенными, Прощенные станут Всепрощенными. Всепрощенными станут все, исчезнет духовная хворь и недуги телесные. Вот так говорил Ктарах на последнем совете. Повторил он свои слова и прилюдно, на великом сходе и теперь… народ взбудоражен, напряженность так и витает в воздухе. Слова Ктараха стали той самой крохотной искрой, которая воспламенила… не знаю… не умею изъясняться красиво и внятно… наверное потому место главы совета в свое время досталось именно Ктараху, а ни мне, но… я думаю что ты понимаешь, детка, о чем я сейчас говорю.
– Понимаю. – Юная Всепрощенная была серьезна, как никогда. – Ктарах дал наконец людям то, что они желали больше всего. Он подарил им надежду.
– Верно. – Рин затих, понуро склонив голову. Пища на его тарелке все еще оставалась нетронутой. Замолчали все. Тишина в комнате стала настолько невыносимой, что, казалось, пролети сейчас муха, и каждый из нас оглохнет от сотрясения воздуха, производимого ее крыльями. – Верно. – Повторил он снова и почему-то посмотрел сейчас именно на меня. – Чужеземец, а ты что думаешь? Ты уже успел побывать в городе Усопших, я прочитал это в твоих мыслях, да простит меня всемилостивый Иннииш за столь неслыханное прегрешение. Что ты там видел? Уж не видал ли ты там сосуда со скверной? Или может быть знаешь место, где его сохраняют? Или Ктарах все-таки прав, и скверна нашла пристанище в заблудших душах самих Усопших?