Наследие Божественной Орхидеи

– Спасибо, – поблагодарила она.

– Мы не знаем твоего имени, – сказала Рианнон.

– Никто и не спрашивает. Иногда я сам его забываю. – Он закашлялся, как будто ему было трудно говорить. – Меня зовут Килка.

– Я передам Орхидее, что ты здоров, Килка, – заверила его Рианнон. – И что ты нам помог.

Килка вошел в реку, затем остановился.

– Знаете, я не единственный, кто помнит Орхидею. Иногда я слышу, как кто-то зовет ее по имени.

Рей выпрямился. Он тоже слышал этот зов, когда болезнь Татинелли взяла над ней верх. Все произошло так быстро, что он не успел это осознать.

– Откуда он доносится?

– С холма Санта-Ана. Я слышу его раз в месяц, в полнолуние.

Затем Килка, речное чудище, исчез.

30. «Феерия» в феерическом огне

С тех пор, как «Феерия Лондоньо» вернулась в Гуаякиль, жизнь Орхидеи резко изменилась. Но она успела подготовиться. Шатры стали еще больше, а цирковые номера еще удивительнее. Боливар своим энтузиазмом вовлек в подготовку роскошного представления всех. Агустина плела нити судьбы. Дети с хрустом грызли молочными зубами ярко-красные яблоки в карамели. Женщины с крыльями за плечами шли по натянутым над ареной канатам, и все поголовно казались ангелами. Орхидея выступала в своем платье, распускавшемся, словно живой цветок, и еще как русалка, плывущая по морю. Танцоры, жонглеры и шпагоглотатели. Девушки-Волчицы, Мальчики-Тюлени и дикие звери. И наконец Лазаро, Живая Звезда. А в центре представления – маэстро манежа, провидец Боливар Лондоньо III. Орхидея так долго готовилась к этому дню, что, когда он наконец настал, не могла унять дрожь во всем теле. Надо было взять себя в руки, иначе план не сработает. Она предусмотрела все. Время выступления Боливара, время, когда он принимает ванну после представления, а затем отправляется играть в карты. Сразу же после ухода он вернется, чтобы поцеловать спящего Педрито. Ее сумка была собрана и спрятана под кровать. Она отнесет Педрито в палатку, где располагался склад. Там ее будет ждать Лазаро, она освободит его, заберет свою частицу силы и будет свободна. Она подготовилась почти ко всему, даже обошла цирк вокруг и молча с ним попрощалась. Но когда Орхидея возвращалась в свой шатер, к ней подошла женщина, которую она никак не ожидала встретить. Ее мать.

Совсем недавно, когда она пела перед публикой, ей на мгновение показалось, что в зале сидит Изабелла Буэнасуэрте. Сердце Орхидеи забилось чаще, и она стала мучительно размышлять о том, что скажет ее мать. Она сбежала из дома два года назад. Вышла замуж и сама стала матерью. Она повидала мир, тогда как ее мать никогда не покидала родной провинции. К концу выступления Орхидея решила, что ошиблась. И вскоре все лица в зале слились в одно пятно.

И вот она стояла перед ней. Изабелла Буэнасуэрте в дорогом платье выглядела так же, как всегда, ее изящные черты исказила гримаса отвращения при виде засахаренного попкорна и опилок на земле.

Орхидея вспомнила беспомощность и гнев, которые она испытывала в доме Буэнасуэрте. Внезапно ей показалось, что она тонет в бурных волнах, пытаясь выплыть на поверхность. Но если Орхидея была скромна, то ее гнев не знал границ. Стоя перед Изабеллой, она снова ощутила себя несчастным выродком. Пятном на идеальной биографии ее матери. Внебрачным ребенком, отвергнутым мужчиной, который использовал ее мать. Видеть мать для Орхидеи было все равно что давить на незажившую рану. Эта рана распухла и загноилась. Проела плоть до костей. Орхидея просто научилась жить с этой болью.

– Чего тебе надо? – спросила Орхидея, не дав матери заговорить, и прижала Педрито к груди, словно желая его защитить.

Изабелла Буэнасуэрте проигнорировала кинжал, в который превратился язык Орхидеи. Она стянула белые перчатки и с надеждой улыбнулась.

– Кто этот чудный ребенок?

– Мой сын, – сухо сказала Орхидея.

– Как его зовут, mijita[52]

?

Орхидея не хотела отвечать, но в глубине души, по-прежнему жаждущей материнской любви, смягчилась.

– Педрито.

Ей следовало на этом остановиться. Но нитки на катушке размотались, и некому было намотать их обратно. Ей следовало развернуться и уйти, как два года назад. Но вместо этого она указала на огромную афишу, где Боливар Лондоньо III с улыбкой, острой, как алмаз, приглашал всех и каждого взглянуть на свое творение. Подняла свой сверкающий сапфир.

– А вот мой муж. И мой цирк. И я не хочу, чтобы ты здесь оставалась.

– Орхидея…

– Уходи.