Наследие Эдварда Гейна

Для многих из них это стало воплощением худших ночных кошмаров. Одежда из человеческой кожи… Трупы повсюду, использованные так, будто при жизни все эти люди не имели значения! Да еще и сердце Бернис Уорден, лежащее в миске у плиты. Эд Гейн был не просто маньяком, он был каннибалом. Он был худшим, что могли представить себе жители небольшого городка, где таких преступлений никогда не было. Да нигде не было! Гейн стал единственным в своем роде.

После обнаружения такого логова его наверняка представляли монстром, хищником, которого придется удерживать в цепях. Но он оставался все тем же стариной Эдом, которого они все знали — щуплым, тихим, улыбчивым мужичком. Он не изменился, не сбросил маску добродушия, чтобы обнажить свою истинную суть. Он всегда был одним и тем же, он с одинаковым выражением лица здоровался с соседями и разделывал трупы. От этого было куда страшнее, чем от неприкрытой ярости.

Не все выдержали такое испытание. Шериф Арт Шлей, проводивший допрос Гейна, однажды сорвался. Выслушивая, как Эд спокойно рассказывает об издевательствах над трупами, он не выдержал, ударил преступника лицом о стену. Это дорого ему обошлось: все результаты допроса под давлением адвокатов признали недействительными. Позже, когда шел повторный суд над Гейном, это помешало вынесению более жесткого приговора.

Казалось бы — полицейский не должен так реагировать! Но нервы могут сдать у всех. Можно научиться быть жестоким, но собственную душу уже не изменить, и умение тонко чувствовать способно обернуться проблемой. Шерифу намекнули, что своей выходкой он, возможно, облегчил участь Гейна. Вскоре после этого Арт Шлей умер от разрыва сердца всего в сорок три года. Его коллеги любили повторять, что его тоже убил Гейн, пусть и косвенно. Возможно, они были правы.

Теперь Анна боялась, что и эта история повторится. Да, Леон уже сталкивался с серийными убийцами — и преодолел это. В отличие от Димы, Анна никогда не сомневалась в его психической устойчивости. Вот только Юпитер — не маньяк, он — нечто несравненно худшее. Она снова и снова убеждала себя, что его способностей недостаточно для Леона. И все же противный тоненький голосок в ее душе шептал: а вдруг? Вдруг получилось? Сначала появляется трещина — а потом и перелом…

Если бы Леон был ей чужим, она бы так не волновалась за него. Но, нравилось это Анне или нет, он давно уже перестал быть чужим.

Поэтому она сама пригласила его пожить в ее доме. Предлог и искать не пришлось: если они вдруг действительно заражены, им лучше оставаться вдали от людей. Да, она не допускала и мысли о том, что у них может быть вирус. Но ей проще было говорить об этом, чем о своих истинных чувствах. Анна привыкла мыслить практично, сопоставлять факты, оценивать риски. Она и теперь прикрывалась этим, потому что возможность показаться слишком откровенной пугала ее куда больше, чем пожар в отеле.

Да и нет в этом ничего особенного, если задуматься. Дом у нее большой, Леон здесь уже сто раз бывал, и так им проще будет вести расследование. Правда, жить с кем-то вот так… Да еще с ним… Это был новый опыт. Важный.

Леон приехал ближе к вечеру — ему нужно было еще уладить дела на работе, но он сразу сказал, что ему несложно пока оставить Ярослава одного, он справится. Он не стал расспрашивать Анну, действительно ли она так боится вируса, согласился сразу. Скорее всего, и ему хотелось быть рядом с ней, но уже по своим причинам. Все охраняет ее после того пожара! А может, и не только поэтому…

Она встречала его у дверей. Она давно уже этого не делала, а сейчас хотелось. Не только увидеть его — почувствовать свежий лесной воздух тоже. Иногда ей казалось, что вонь, царившая в доме Дениса Миртова, привязалась к ней и уже не отпустит, сколько бы часов она ни провела в душе. Но здесь, среди лесов, была настоящая свобода, целительная для нее.

Леон казался спокойным, отдохнувшим даже. Но именно этим он и выдал себя: получилось слишком жизнерадостно. Похоже, сомнения его не оставили, он просто решил скрыть их, чтобы не расстраивать Анну.

— Дима, небось, уже позвонил тебе? — с улыбкой спросила она.

— Раз пять, — досадливо поморщился Леон. — Первый раз он хотя бы из вежливости притворялся, что интересуется моим здоровьем. Дальше все сводилось к тому, чтобы я не подходил к Лидии, Серафиму и еще семи миллиардам людей.

— Но ко мне подходить можно?

— Можно. Ему тебя не жалко.

Анна не выдержала, рассмеялась, но не из-за Димы и его странностей. Просто теперь, когда они с Леоном наконец перестали сторониться друг друга и она знала, где он и что с ним, смеяться было легко.

А вот он все еще не мог расслабиться. Он улыбался ей, но она чувствовала, что это улыбка через силу. Так бывает, когда в голове вертится вопрос, который ни в коем случае нельзя задавать. Но чем больше пытаешься от него отвлечься, тем хуже становится.

Она догадывалась, что это за вопрос. Кое в чем они с Леоном были солидарны: ему не хотелось говорить, ей — слушать. Но, похоже, проблема не могла решиться сама собой, и нужно было что-то менять.